Красные туфельки (Сборник произведений молодых китайских писателей)

— Ах вы, два старых пердуна! Это ж когда было? Что, больше поговорить не о чем?

Отец схватил со стола полупустую пачку сигарет и бросил в голову Чжуну, а тот, рассмеявшись, поймал пачку на лету, вытащил сигарету и закурил. Официантки, которые их обслуживали в отдельном кабинете, прыснули, прикрывая рот, поскольку в открытую смеяться было неудобно.

— Ну да ладно. — Чжун после двух затяжек кое-как сделал серьёзное лицо и спросил отца: — Кстати, как матушка?

— Полна сил, — ответил отец, — не далее как позавчера вызвала меня к себе, чтобы обсудить, как будем справлять её восьмидесятилетие.

— Ого! — воскликнул Гао Тао, хлопая отца по плечу. — Восемьдесят лет — это серьёзное дело! Шэнцян, ты должен постараться всё организовать в лучшем виде!

— Да уж организую. — Папа подцепил палочками кусок утки, сваренной в маринаде, и сгрыз весь, прямо с косточками. — Мама говорит, что нужно позвать всю семью, мою старшую сестру, старшего брата — короче, всех, а ещё родственников и друзей из Пинлэ, чтоб весело было. Мне всё надо устроить, а эти товарищи, от которых обычно ни слуху ни духу, снизойдут до нас!

— Ну же, — Гао Тао расслышал в голосе отца нотки раздражения и решил успокоить его: — Шэнцян, у тебя всегда всё спорится, да и живёшь ты под боком у матушки, нужно лишь постараться.

— Спорится? — Отец, подумав непонятно о чём, разозлился. — Хрена лысого! У меня нет выбора, меня страна заставляла, общество заставляло… — Он поднял стопку с водкой, друзья чокнулись и выпили до дна. — И мать заставляла!

Это правда, а не просто ругань. То, что он не потерял остатки мозгов на улочке Яоу, стал состоятельным и уважаемым человеком в Пинлэ, целиком и полностью заслуга бабушки, которая постоянно его заставляла.

«Из-под палки выходят хорошие люди», любила повторять она. «Любовь матери портит ребёнка», — отец помнил ещё и такую фразу, её бабушка любила произносить всякий раз, когда брала в руки веник, чтобы отлупить его. Разумеется, отец не мог этого забыть, хоть и не признавался, но до девятнадцати-двадцати лет, когда он уже начал встречаться с мамой, бабушка, если ловила его за игрой в мацзян, то могла заставить снять штаны и лечь ничком на лавку в одних кальсонах для порки.

Бабушка всегда любила приличия и ко всему относилась обстоятельно, всю жизнь отца она, приосанившись, стояла возле него и била папу метлой по заднице, прикрытой кальсонами, не кричала, не шептала, а спокойно так приговаривала: «Пойми, Шэнцян, ты должен меня слушаться, мы все на тебя надеемся, сынок. Не вини меня за рукоприкладство. Любовь матери портит ребёнка».

Хрен там! Папа всю жизнь ругался про себя: «А почему ты никогда не бьёшь старших брата с сестрой?»

Так он ругался двадцать с лишним лет про себя, но так и не отваживался произнести это вслух: он отлично понимал, что с тех пор, как появился на свет, проведя девять месяцев в утробе бабушки, стал в этой семье мальчиком для битья.

— Девушка, откройте ещё одну! — закричал папа, показывая на непочатую бутылку водки «Маотай», раз уж такое дело. Деньги? Это всего лишь бумажки! Были да сплыли! Когда отец тратил деньги, заработанные на заводе, на душе становилось особенно приятно.

* * *

У папы в мобильнике фигурировало ещё одно имя — Дуань Чжимин. Самое противное, что он и глядеть-то на него не хотел, но имена в памяти телефона шли по алфавиту, и всякий раз, когда отец открывал список контактов в поисках нужного телефона, натыкался на него. Иногда наткнётся и ничего, но порой его это жутко бесило. Как-то раз он чуть было не стёр фамилию дяди, оставив только имя, чтобы гребаный абонент переместился с «Д» на «Ч» и не мозолил глаза, но так и не сделал этого. Если убрать фамилию и оставить одно имя Чжимин, то вроде как у вас отношения близкие. Ничего, лучше уж потерпит, лишний раз взглянет на имя этого урода.

К тёте отец относился с большим уважением, чем к дяде. Он, как и положено, сохранил её номер под именем «старшая сестра», каждый раз, когда звонила тётя, папа, как и положено, отходил в сторонку, в коридор или на балкон, сбрасывал звонок, перезванивал, через пару минут тётя брала трубку и тихонько отвечала:

— Шэнцян.

Сколько папа себя помнил, тётя никогда не говорила на местном диалекте, только на путунхуа, поэтому обращался с ней всегда очень мягко. Когда он дозвонился, из трубки донёсся голос тёти, как у диктора по телевизору:

— Шэнцян, что случилось?

Отец проглотил все те обидные слова, которые подступали к горлу, и официально, словно отчитывался перед большим начальником о проделанной работе, отчеканил:

— Ничего не случилось, просто в следующем месяце маме восемьдесят, она хочет, чтобы на празднование пришла вся семья.

— Ах да! — В голосе тёти послышалось удивление. — Я чуть было не забыла. Да, конечно, нужно приехать. Ты тогда назначь дату, и я приеду!

— Хорошо, — ответил отец, поскольку говорил с тётей, — будь на её месте кто-то другой, он обязательно бы про себя выругался пару раз: «Ну-ну, Дуань Чжимин, я типа дату назначь, ресторан закажи, а ты приедешь на всё готовенькое поесть да выпить!»