Красные туфельки (Сборник произведений молодых китайских писателей)

В свой день рождения она пригласила одного солидного малого и для меня. И начались серьёзные отношения с ним. По правде говоря, это было чуть ли не впервые, опыта никакого, всё получалось через пень колоду, постоянно обжигалась, а иногда дело доходило чуть ли не до драки. Через полгода я предложила ему расстаться. Тут он обнаружил своё настоящее лицо и стал то действовать кнутом и пряником, то заниматься самоистязанием. Мне ничего не оставалось, как обратиться за помощью к Кобылице. Та заявила, что постороннему человеку негоже вмешиваться в личные отношения, к тому же она его знать не знает. Тогда я переехала, сменила номер телефона, прожила безмятежно дней десять и решила, что на этом всё закончилось. Как бы не так! Однажды после обеда он вдруг явился ко мне и не давал выйти из дома. Сначала рыдал, потом изругал всю, потом стал бить себя по щекам, глаза кровью налились, умоляя при этом не покидать его. Тут я перепугалась не на шутку. Да и потом становилось страшно при виде плачущего мужчины. Чего мне только стоило вырваться из этой осады! Вечером осталась ночевать у Кобылицы. На следующее утро позвонили из полиции. У входа в мой дом какой-то мужчина перерезал себе горло, и меня приглашали на опознание. После этого звонка меня затрясло, и это продолжалось много дней, пока я не уехала из города. Рассталась и с прежними друзьями, замела все следы, которые могли вызвать повторение этого кошмара.

Время в конце концов погребло эти обломки прошлого, но мои душевные силы надолго парализовало. В любых обстоятельствах, встречая мужчин, этих животных, я всегда опасалась, что они ни с того ни с сего набросятся на меня. Я не расслаблялась ни на минуту и, наверное, походила на преступницу. О том, что со мной случилось, Верблюд не знал. Мягкий как овца, он никогда ни о чём не спрашивал, покачивался себе, как колыбелька. Иногда мне казалось, что я слышу, как в ней гулит ребёнок. Это вызывало чувство безопасности, тихой гавани, и я вознамерилась пожить с ним. Когда я решилась на этот шаг, опускались сумерки, и мне вдруг захотелось выполнить одно желание. Я часто читала под большими деревьями в Юнхэгуне,[75] вдыхая аромат тлеющих благовоний и глядя на снующих паломников. Но я никогда ничего не просила у бодхисатвы — ни денег, например, ни любви, а лишь свято ждала неизвестно чего. Когда я сказала Верблюду, что хочу в Юнхэгун, он с готовностью сводил меня туда, заметив, что к возжиганию ароматных свечей перед Буддой относится достаточно серьёзно. До коленопреклонения и отбивания земных поклонов дело не дошло, я была взволнована, в голове царил хаос, будто исполнилась целая куча желаний и ни одного уже не вспомнить. Сосредоточиться мешало нечто непостижимое.

Перекусив, мы пошли к Верблюду домой. У него я была впервые. Всё так, как я себе и представляла: узкий длинный стол, кресло, фарфор, каллиграфия и живопись на стенах. Разнообразная керамика в стенных шкафах, современный тренажёр, диван, старинные сундуки и столики — этакая хаотичность и индивидуальность. Стали выбирать что-то для лучшего пищеварения. Он вскипятил воду, предложил пуэр[76] или кофе. Я остановила выбор на первом, потому что после кофе моё слабенькое сердечко начинает колотиться. Не по мне эта штука, и в кафе я всякий раз пью свежевыжатый морковный сок, за что меня прозвали Кроликом. Верблюд об этом не знал. По сути дела мы с ним были добрыми соседями, здоровались, стоя каждый в своём саду, искренне беседовали, но нас разделял бамбуковый забор, оплетённый луносемянником. Теперь я вошла к нему в сад, и душа затрепетала, как перед казнью.

Мы присели на диван. Стоит ему двинуть своим порочным задом, мой низменный мир тоже теряет покой. Чай выпит, чашка долита, и я всё больше чувствую, каким для него станет унижением, если я не лягу с ним. Гляди, как приготовился: шторы задвинуты, свет оранжевого светильника направлен в пространство вокруг панели телевизора, его отблески мягко освещают нас. А сам сидит и наслаждается этой туманной прелюдией, бесстрастно и неспешно.

Так, чашка за чашкой, обнюхиваемся почти как собаки, определяя, нравится ли нам запах. В каком-то полусне я раздеваюсь, распахиваю двери, как работник музея перед первой группой посетителей, а в душе мечтаю: был бы сегодня выходной! Посетители идут и идут непрерывной чередой, а в ушах звучит изумлённый голос Верблюда: «Ну что ж такое, ведь только что всё было хорошо». Вот оно что — оказывается, нижняя половина не повинуется верхней! Он снова что-то бормочет под нос, как человек со слабым зрением, вдруг запамятовавший, куда положил очки.