Красные туфельки (Сборник произведений молодых китайских писателей)

Она вышла прямо на него. Между ними раскинулось мёртвое тело. Со лба ещё текла кровь, но кожа быстро остывала. Она не могла не заметить лежащую женщину, не увидеть, как на ней, словно на вытащенном из огня полене, гаснут последние искорки жизни. Но девочка вела себя совсем не как обычные дети — ни страха в глазах, ни горестных воплей, она не бросилась к матери, не обхватила, беззвучно всхлипывая. Она не могла не заметить и его самого, и ещё дымящийся пистолет, но так и не оторвалась от своего увлекательного занятия и продолжала брести в больших, как лодки, туфлях, нагнувшись вперёд. Ступала неустойчиво, казалось, вот-вот упадёт. Но ей нравилось, и клекочущий смех звучал не переставая.

Ощутив на себе его взгляд, девочка повернулась и направилась к нему. Смех какой-то неискренний, а туфли волочит, переваливаясь, как пингвин. Он вгляделся в неё. Очень похожа на покойницу мать. У обеих большие удлинённые глаза, высокий лоб. Но она ещё маленькая, личико круглое, как яблоко, брови чуть обозначены, мягкие волосы свешиваются на лицо. Платьице старое, всё в белых пятнах на груди — то ли от сухого молока, то ли от жидкой каши. Кое-где порвано или проношено, концы ниток торчат: судя по всему, мать не очень-то пеклась о ней. Но её это почти не заботило, никакой обиды за то, что её оставили одну, и она продолжала брести, непринуждённо смеясь. Дошла до лежащей в луже крови матери, с усилием сделала широкий шаг и переступила через неё. Словно не через мать, а через камень на дороге.

От этой картины на душе сделалось невыносимо тягостно. Он, наёмный убийца, каких только кровавых сцен не видел, но эта показалась самой жестокой: ничего не соображающая девчушка переступает через тело матери. Смотреть на это не было сил, а она всё брела к нему, улыбаясь, прекрасный цветочек, цветочек, не утративший невинности, ещё не познавший житейских бурь. Он вздохнул, рука дрожала, когда он выстрелил ребёнку в живот. Девочка брела, постукивая великоватыми туфлями, и когда прозвучал выстрел, застыла на пару секунд и упала навзничь. Туфли соскочили и взлетели, как вспугнутые птицы.

Упав, они одна за другой ударились о её тельце. Из живота струилась кровь, она вскоре замарала и их. Красные туфли стали как живые.

Он облегчённо вздохнул: всё, конец. Потом повернулся и ушёл.

Глава 2

Вновь в этом городе он оказался через шесть лет. Все эти годы, как и прежде, убивал и скрывался. Такая жизнь давно надоела, но бывает, что держаться прежних привычек — лучший способ выжить. Да, убивать уже привык, привык к тому, что неожиданно вспоминались выстрелы и падающие тела, кровь и стоны умирающих. В жизни не осталось других желаний и стремлений, кроме того, чтобы получить задание и выполнить его. Если бы не это, могло возникнуть ощущение, что и не живёшь совсем.

Цель возвращения была прежней — убийство. К тому же, понятно, стрелять нужно было без промаха. Свою задачу он выполнил без сучка и без задоринки. Его обнаружили, но он быстро оторвался от преследователей.

Он долго бежал и уже в пригороде наконец остановился передохнуть. Хватая большими глотками воздух и оглядываясь по сторонам, он обнаружил позади большой двор и много маленьких детей за стальной оградой. Самых разных возрастов, одежонка истрёпанная, лица чумазые. Пройдя вдоль ограды, увидел табличку: «Детский дом». Хотя уже догадался, здесь он себя посторонним не чувствовал.

Он вспомнил детские годы. На Новый год ему, как и всем остальным, выпадала редкая возможность надеть всё новое, чтобы встречать посетителей. Чтобы кто-то пожелал раскошелиться, нужно было всё время улыбаться, беспрестанно кланяться, без конца говорить «спасибо», чтобы вызвать сочувствие и понравиться. Он помнил, как тогда притворялся, чтобы его пожалели, и бывало, получал шоколадку. Но страдал от стыда. Когда ты ещё совсем маленький, и приходится вымучивать улыбку, стыд окутывает, как густое облако дыма. Кажется, что ты — запертый в клетке зверёк и жертвователи приходят поглазеть на тебя. Он неспешно окинул взглядом ограду детского дома: вот она, железная клетка, и в ней заперты дети. Но им, похоже, это безразлично, вероятно, они вполне довольны съеденной сегодня конфетой. Как это печально! В тринадцать лет он однажды вечером перебрался через невысокую стену и очутился в окружающем детский дом мире. Сколько радости он испытал тогда — вот она, долгожданная свобода! Казалось, наконец-то он уже человек, а не зверёк, которым кто-то командует.

Возможно, из-за детского страха перед теми, кто командует тобой и держит тебя под контролем, он испытывал к ним величайший интерес. А когда сам стал распоряжаться жизнью других, испытал не бывалое удовлетворение.