Молодой полицейский что-то промямлил и опустил руку. В это время на озере, ухватив старосту за шиворот, старина Дяо, бросался то в одну, то в другую сторону, будто в поисках спасительной соломинки. Прямо по воде и по грязи он волочил за собой, как на буксире, тщедушного старосту, а тот беспрестанно визжал и выкрикивал громкие проклятия. В этом хаосе старина Дяо краем глаза увидел, что на берегу стоят трое людей в форме. Обрадовано вскрикнув, он бросился прочь из озера, таща за собой старосту и сметая всех на своём пути.
Полицейские глядели на стоявшую перед ними глиняную фигуру, как на диковинное доисторическое животное. Фигура неожиданно заговорила. Оставив старосту в покое, глиняный человек сложил перед грудью ладони, приподнял руки в приветственном жесте и, задыхаясь от волнения, произнёс:
— Вы таки приехали! Я и есть Дяо, что звонил в участок.
Полицейские, дабы показать мужчине, что в такой ситуации они не в силах чем-либо помочь, всё-таки попытались вместе с Дяо образумить нескольких людей. Но даже блюстители закона понимали, что одолеть такое искушение их уговоры бессильны. Тот полицейский, что был постарше, не боясь запачкаться, сочувственно похлопал Дяо по плечу, вымазанному глиной:
— Сам видишь, ничего не поделать. Терпи, старина Дяо, терпи!
Приземистый и крепкий Дяо теперь, покрывшись от макушки до пяток толстым слоем грязной жижи, стал похож на мокрый глиняный ком. Мужчина моргнул несколько раз глазами, казавшимися двумя дырками в этом глиняном коме, а потом, оставив полицейских, бросился к своему жилищу. Когда он вышел оттуда, в его крепко сжатых руках был дробовик. Прибывшие из участка стражи порядка не успели остановить его, широкими шагами он двинулся к озеру. Направив дуло на солнце, ослепительно сиявшее над человеческим стадом, мужчина нажал на курок.
После оглушительного выстрела на миг воцарилась полная тишина.
Люди остановились и, запрокинув вверх лица, глядели в небо. В ясной выси реяло голубоватое облачко, которое возносилось выше и выше и понемногу рассеивалось, становясь совсем прозрачным. Потом люди повернули головы, чтобы посмотреть на берег, где стоял человек, выстреливший из ружья.
— Это он, это он и есть! — раздался голос Лаохэя. — Беловодное озеро не принадлежит ему одному! — истошно орал парень. — С какой такой стати он здесь стреляет в людей из ружья! Оружие давным-давно запретили! С какой стати у него ещё осталось оружие?
Вопли Лаохэя отзывались раскатистым эхом, и выражение лиц у людей стало меняться. Сначала один, затем двое… а потом целая толпа бросилась на старину Дяо. Многие кричали:
— Беловодное озеро общее, с какой стати должно принадлежать ему одному?
Старина Дяо крепко-накрепко ухватил свой дробовик и с оторопью взирал на людей, которые неслись на него. Трое полицейских тоже стремительно побежали туда, но они опоздали на полсекунды: вокруг старины Дяо уже закрутилось кольцо из вымазанных в глинистой жиже кулаков, наносивших всё новые и новые удары. Мужчина не проронил ни единого стона.
Полицейские оттащили старину Дяо и его дробовик в машину. Хайтянь бросился к автомобилю, завывая, как попавший в ловушку дикий зверь. Паренёк тоже был глиняным комочком, но поменьше. В этой суматохе он потерял отца из виду. И лишь когда прогремел выстрел, он посмотрел на поднимавшееся из дула голубоватое облачко… Хайтянь, ухватившись за автомобильную дверцу, прилип лицом к стеклу.
— Отпусти, — сказал полицейский. — Если мы сейчас не увезём твоего отца, его могут забить до смерти.
Не сдвинувшись ни на миллиметр, Хайтянь продолжал кричать.
— Твоего отца нужно отвезти в уездный центр, чтобы в больнице посмотрели его раны, — пытался объяснить полицейский. — Возвращайся и стереги дом.
Но Хайтянь по-прежнему не отпускал их. Тогда полицейский помог приподняться старине Дяо, чтобы тот уговорил сына. За стеклом автомобильной дверцы вдруг появилось лицо отца Хайтяня. На физиономии смешались кровь и грязь, и казалось, что всё оно залито густым и липким сиропом из пережжённого сахара. Это лицо застыло перед Хайтянем, но потом глаза на нём слегка пошевелились. Парень по-прежнему не отпускал дверцу, а его вопли становились всё пронзительнее. В конце концов машина, преодолевая сопротивление, тронулась с места. Хайтянь, ухватившись за ручку дверцы, пробежал несколько метров, но потом — шмяк! — свалился на дорогу, расквасив в кровь губы.
Беловодное озеро было похоже на гигантского дикого зверя, который вот уже несколько дней как сдох: по всей огромной туше расползлись опарыши, эта туша стремительно разлагалась и истлевала, и вот-вот уже должны были показаться самые последние кости. В воздухе кружили белоснежные цапли и подолгу не осмеливались опускаться на берег. Мы тоже присоединились к разбойному бесчинству.
— Если не будем таскать рыбу, то напрасно! — сказал Маотоу. — Мы не утащим, а её всё равно разберут эти поганцы. К тому же так много людей разворовывает, одним человеком больше, одним меньше.