В тот вечер старина Дяо превзошёл самого себя. Мы как цунами набросились на роскошное рыбное яство, лбы у всех покрылись испариной, а по носам текло ароматное масло. Хозяева, как и прежде, практически на прикасались к еде, налегая на выпивку, причём в этот раз они глотали водку даже яростнее, чем обычно. Мы только-только успели утолить первый голод, «бросив на кишку» пару кусочков, а бутылка уже больше чем наполовину опорожнилась. Уголки губ Хайтяня расползлись в довольной улыбке, щёки окрасил румянец, умиротворённым, исполненным спокойствия взглядом он смотрел на отца. У старины Дяо побагровела вся физиономия, его толстые, короткие пальцы легонько подрагивали. Тут мы заметили, как что-то во взоре старины Дяо стало меняться. Белки и даже тёмные радужки его глаз постепенно покраснели, а потом стали прозрачными, слившись воедино. Наконец, подобно двум крошечным пылающим огонькам, его глаза заискрились. Запрокинув голову, старина Дяо проглотил последнюю каплю водки, тихонечко поставил пустую бутылку на стол и, потерев жёсткую щетину на подбородке, протяжно-протяжно вздохнул. Этот вздох — такой бесконечно тягучий, такой тоскливый и трогательный — долетел, словно звуки печального романса, до озёрной глади. Застывшее водное зеркало покоилось в безмятежной тишине. Так, с палочками в руках, мы и замерли, глядя на его лицо.
6
В этом году с началом весны зарядили дожди. Капли, словно серебристо-белые бабочки-толстоголовки, лихорадочно мельтеша, пикировали с высоты на озеро и на деревья. Уровень Беловодного озера с каждым днём поднимался. Крайне обеспокоенный старина Дяо пытался любыми способами сбрасывать воду, поскольку вместе с паводком в долину уносило немало рыбы, но ему оставалось только сокрушённо вздыхать. В низине многие жители нашей деревни, установив в канавах и протоках рыболовные садки, доставали из них тиляпий со сверкающей снежно-белой чешуёй, и втихомолку радовались даровому улову. К счастью, как только закончился апрель, небо прояснилось и паводок на озере стал резко спадать. Только морщины на лице старины Дяо успели разгладится, как приключилась новая напасть: на протяжении нескольких месяцев с неба не упало ни единой капли. Дни стояли утомительно долгие, раскалённое так, что хотелось стонать и плакать, нещадное солнце нависло над самым озером и никак не желало спускаться. Прищурив веки, можно было подумать, что пространство кишит мириадами крошечных колючих огненных шариков. Что в низине, что на горах все посевы опалило так, что колосья уныло поникли, свисая к самой земле. Приходилось забирать воду из озера для орошения, все горные кукурузные плантации тоже поливались только из Беловодного озера. Каждый день на берегу устанавливали по нескольку насосов, которые, монотонно гудя и вибрируя, выкачивали воду. Атакованное со всех сторон, Беловодное озеро иссякало ещё быстрее. Не прошло и месяца, а вода в озере уже упала ниже самого минимального уровня, который доводилось видать деревенским старожилам.
Старина Дяо от волнения не находил себе места, словно муравей на горячей сковородке. Когда жители приходили к озеру набирать воду, он подходил и садился рядом. Вначале старина Дяо был очень приветлив — то папироску предложит, то ведро подаст, сокрушённо вздыхая по поводы такой засухи.
— Да уж, — отвечали деревенские, — от первопредка Паньгу до дармоеда Бяньгу,[40]
никогда не случалось такой суши!— Ни на севере, ни на юге Китая, — вторил им старина Дяо, — нигде не видал такой жаркой погоды!
Но всякий раз, приходя за водой на озеро, деревенские обнаруживали старину Дяо, усевшегося рядом; со временем этот факт неизбежно стал вызывать недовольство. Мало-помалу люди, качавшие воду, принялись вполголоса судачить:
— Это он приходит, чтобы следить за нами, чтобы нам было совестно набрать побольше воды.
От таких разговоров стало нарастать раздражение.
— Этот старина Дяо, — озлобленно ворчали жители, — выращивая в нашем озере рыбу, нажил о-го-го какие барыши. А сейчас, в такую великую сушь, чего ему беситься, если мы откачаем чуток воды в экстренной ситуации?
Старина Дяо не знал, что у деревенских появились претензии, но прочитал это, глядя на их лица. Стоило ему подойти, люди начинали хмуриться и отворачивались, отвечая с явной неохотой. Когда старина Дяо всё понял, он перестал приходить туда, где были установлены насосы. На душе у него было тоскливо и тревожно, но в то же время он действительно не мог придумать никакого другого выхода. На несколько километров вокруг Беловодное озеро оставалось самым крупным водным ресурсом, но запасы только иссякали, и ждать пополнения было неоткуда.
Ночи стояли томительно жаркие. Отправив Хайтяня спать, старина Дяо, нащупав бутылку водки, выходил из домика и брёл вдоль берега. При свете луны он смотрел, до какого уровня упала вода. На оголившихся крутых скалах виднелось множество присохших улиток-лужанок, спиралевидные раковины которых добела выгорели на солнце. По уменьшающейся с каждым днём поверхности озера то и дело мелькали тёмные рыбьи стайки, похожие на быстрые неуловимые тени.