Мужчины всё шли и шли, а скапливающаяся рыба то и дело выскакивала из невода, перепрыгивая через него. Верхняя подбора натянувшейся сети сверкала изящной серебристой дугой. Глядя на выпрыгивающую из невода рыбу, мы снова и снова обеспокоенно вскрикивали, было жаль её упускать, нам казалось, что если дело и дальше так пойдёт, то вся рыба разбежится подчистую. Чем дольше рыбаки волокли сеть, тем тяжелее им было двигаться. Лбы у парней покрылись крупными каплями пота, они сбросили всю одежду, оставаясь только в трусах. Солнечный свет плескался, подобно воде, и струился, словно музыка, омывая все эти крепкие обнажённые мужские торсы. Те четверо-пятеро парней, тянувшие по отмели, сгрудились на берегу. Молодки, что стояли неподалёку, укутанные в неуклюжие цветастые одеяния, беспрестанно хихикали, потупив головы. Щёки девушек вспыхивали лёгким румянцем, они то и дело бросали из-под полуопущенных век стыдливые взоры на эти мощные, налитые силой мускулы. Парни, которые волокли невод по отмели, тоже время от времени искоса посматривали на высокий берег, оглядывая то одну яркую фигуру, то другую. В молодых телах бурлила неуёмная энергия, она выплёскивалась наружу пронзительными, звучными выкриками, под которые тяжеленая сеть начинала скользить намного быстрее. Рыбы, выпрыгивавшей из невода, становилось всё больше и больше, рыбины вылетали всё выше и выше, выскакивали всё дальше и дальше, как будто у них повырастали крылья и они превратились в птиц. Такой картины никто из зрителей, собравшихся на берегу, отродясь не видывал, и оттого все стояли, раскрыв от изумления рты. «Всё пропало, — думали мы. — Наверняка уже ничего в сети не останется». Наконец невод выволокли на берег, тут у зрителей рты раскрылись ещё шире: так много рыбы ещё никто никогда не видел.
У нашей глухой деревни в одночасье наладилось сообщение с далёким, малознакомым миром. Узкие улочки были забиты автомобилями людей, приехавших из уездного центра и окрестных посёлков городского типа. Нескончаемая вереница автомобилей ползла откуда-то извне, извиваясь, пробираясь через всю деревню, она устремлялась туда, где начинались горы. Карканье клаксонов, угасая, сменялось гудением сирен. Семи-восьмилетняя малышня ошалело носилась между машин, и глотки возмущённых водителей разрывались от шумной брани. Лов рыбы продолжался три дня, и все эти дни деревенские улицы были забиты все прибывающими машинами. Через три дня весь уезд только и судачил, что о старине Дяо и Беловодном озере.
— На Беловодном озере, — восхищённо рассказывали они, — и вправду появился Рыбий царь, царь по фамилии Дяо!
С тех пор многие люди в уезде, завидев старину Дяо, так к нему и обращались: Рыбий царь. А тот, сложив ладони в знак приветствия, неизменно скромно отвечал:
— Вы оказываете мне незаслуженную честь! Мне ещё расти и расти!
Но в нашей деревне лишь несколько человек называли старину Дяо Рыбьим царём. Большинство жителей, перешёптываясь за его спиной, желчно злословили:
— Какой ещё Рыбий царь? Где уж такому, как он! Всего-то на всего рыболов захудалый!
К вечеру четвёртого дня старина Дяо появился в нашем дворе. Мы видели, как родители смутились, словно польщённые великой милостью. Отец так растрогался, что чуть не потерял дар речи.
— Старина Дяо, ну старина Дяо! — наконец произнёс он, поднимая кверху большой палец.
Мать, повязав фартук, была похожа на счастливую курочку, которая только-только снесла яичко. Весело щебеча и смеясь, мать летала туда-сюда танцующей походкой.
— Оставайтесь с нами ужинать! Оставайтесь с нами ужинать! — вновь и вновь приглашала она.
Устало улыбаясь, старина Дяо опять сложил ладони и, обращаясь к родителям, почтительно приподнял руки:
— Не беспокойтесь! Не беспокойтесь, пожалуйста. Я зашёл, чтобы позвать ребятишек к нам наверх покушать.