Красные туманы Полесья

Все партизаны издали почувствовали запах гари и еще какой-то, доселе неизвестный, сладковатый. Они подошли с севера, от оврага. Лазурин приказал своим бойцам разойтись и охватить то, что осталось от деревни. Мужиков из Лозы он не тронул, те пошли прямо.

Телега встала на небольшой возвышенности. Возчик приладил к борту телеги пулемет, вставил магазин, приготовился к стрельбе.

От того, что мужики увидели, у них кровь застыла в жилах. Вместо деревушки перед ними лежало одно сплошное пожарище. Все хаты, бани, сараи, овины, хлева были сожжены. Побитый скот валялся по всей Лозе. На околице высился холм из головешек. Это и был тот новый сарай.

Разведчики пошли вокруг деревни, высматривая кого-нибудь в кустах, ямах, мелких буераках. Мужики же отправились на пожарище, шагали по черной земле, по головешкам.

Коняев встал напротив своего подворья. Он смотрел на пепелище, а видел хату с резными наличниками, жену Дарью в красивом сарафане, с венком из полевых цветов поверх густых черных, длинных волос. Рядом, у косилки, во дворе, строили из песка дом их малые сыновья. За хатой цветущий сад, в палисаднике сирень. Перед только что поставленным плетнем молодая березка, которая словно плакала в одиночестве, опустив к земле ветви.

По грубым щекам непроизвольно потекли слезы. Родион смахнул их и огляделся, не видел ли кто. Но плакали и все остальные. Странное и страшное это зрелище — плачущие здоровые, сильные мужики, способные, казалось бы, защитить от любого врага не только себя, но и других людей.

Потом они без какой-либо команды подошли к сгоревшему сараю и встали возле него.

Березин шагнул было к пожарищу, испускающему приторно-сладкий запах, но услышал крик сзади:

— А ну стой! Замри, дурень, или пальну!

Мужики обернулись.

Разведчики бросились к своему товарищу, который кого-то заметил, а он уже вытащил из крапивы паренька лет восьми.

Кровь ударила в голову Коняева.

— Петька! — воскликнул он, без сил опустился на обгоревший столб, когда-то бывший опорой плетня, тут же вскочил, бросился к парню. — Не стрелять! Это сын мой, Петька!

Паренек, измазанный сажей, вырвался из рук разведчика и бросился к отцу.

— Папаня!

Отец подхватил сына на руки, крепко прижал к себе.

— Ты живой, сын!

— Да, папаня. А мамку и Витька с остальными деревенскими сожгли полицаи.

— Знаю, сынок.

— Не дави так, мне больно. Я ребра и ногу зашиб.

Коняев отпустил сына, поставил на землю.

Разведчик, ходивший неподалеку, крикнул:

— Эй, Игнат, тут два трупа. Ба, да это же полицаи, Евдоким Буганов и Николай Шмаров. Оба убиты, похоже, из пистолета.

Начальник разведки подошел, посмотрел и сказал:

— Да. Это Буганов и Шмаров! Их-то кто завалил?

Снова раздался крик неподалеку:

— Еще трупы! Старосты и Фомы Болотова!

Игнат посмотрел на тело Косарева и проговорил:

— А они ведь застрелены из того же ствола, что и полицаи. Ничего не пойму. Их-то кто мог? А ведь сын Родиона что-то сказал о полицаях. Идем.

Разведчики подошли к Коняеву, который стирал с лица сына копоть.

— Родион!

— Ну?

— Петька твой что-то о полицаях говорил. Неподалеку трупы двух местных полицейских, старосты и Фомы Болотова. Дозволь поговорить с пареньком.

— Вы испугаете, я сам. — Он взял сына за руки. — Ты, Петя, чего говорил о полицаях?

— Так это, батя, все они учинили. Людей завели в сарай, закрыли, потом натаскали соломы, облили бензином и подожгли. Немцы только заставили народ собраться. Их старший говорил о евреях, еще о чем-то, чего я не слышал, потому как был не со всеми. Живот прихватило, я и ушел в бурьян. А когда собрали всех и выступил старший немец, отполз далеко в крапиву. Туда никто не полез бы.

Лазурин не выдержал и спросил:

— Но ты хоть видел, что там было?

Паренек не по возрасту разумно ответил:

— А от кого я узнал бы, что полицаи подожгли сарай?

— Тоже верно.

Коняев повернулся к начальнику разведки отряда.

— Ты погодь, Игнат, я сам. — Он посмотрел на мальчика. — Расскажи, что видел, сынок.

Паренек вдруг расплакался.

Отец вновь прижал его к себе.

— Успокойся, Петя, не надо. Ты же у меня взрослый, сильный.

Паренек затих, шмыгнул носом и проговорил:

— Немец выступил, потом народ весь пошел к сараю. Полицаи по сторонам шагали, но ружья держали за спиной.

— Неужто народ сам пошел? — спросил Игнат.

— Да, — ответил сын партизана. — Полицаи людей не гнали. Только рядом шли. А главный их, Калач…

Лазурин нагнулся к нему.

— Как ты сказал? Калач?

— Ну да, я потому и запомнил, что имя простое, Калач. У нас мамка калачи пекла. — Паренек опять заплакал.

Отец опять успокоил его, и Петруха сказал:

— Этот Калач сначала с немцами шел. Там был офицер в черной форме. На воротнике мундира с одной стороны молнии, с другой — три квадрата.

— Гауптштурмфюрер, — сказал Лазурин. — А такой в районе один, командир роты СС. Продолжай, Петя.

— Калач этот потом, когда всех закрыли, командовал полицаями. Они подожгли сарай. А он больше перед немцем, у которого были кинокамера и фотоаппарат, вертелся. У этого Калача еще пистолет был. Такой же, как у нашего участкового до войны. Он часто нам его показывал.