— Ну, Володька, вместе нам надо быть. Такое, что там было, не забыть, да и не все выбрались. Мы с тобой счастливчики, — сказал Коншин, горячо пожимая Володькину руку на прощание.
— Да, конечно, Леша… Как здорово, что в институте хоть один свой парень будет, — радовался Володька, решив, что раздумывать нечего, надо в институт переводиться, и никаких гвоздей!
Они простились, договорившись о встрече.
На другой день Володька принес в институт документы и встретился с Коншиным. Около комнаты приемной комиссии они познакомились еще с одним фронтовиком, бывшим лейтенантом Игорем Степным. У него было тяжелое ранение в позвоночник, он сильно хромал, но настроение бодрое.
— Я, ребята, учусь уже. В Тимирязевке на экономическом, но решил и сюда, на заочный. Хочется параллельно и гуманитарное получить, — сказал Игорь, когда они вышли на улицу и пошли вниз по Садовой.
— А зачем тебе гуманитарное? — спросил Володька.
— Хочу о войне писать.
— Вот оно что, — протянул Коншин.
— А написал что-нибудь? — поинтересовался Володька.
— Нет еще. Если бы написал, я в Литературный подал бы. Но в голове столько всего…
— У нас у всех полна войной голова, — заметил Коншин. — Да разве сумеешь описать все.
— Надо! — горячо воскликнул Игорь. — Вот в теории подкуюсь малость и начну.
Дойдя до бывшей Мясницкой, ребята повернули, решив проводить Игоря до дома, расставаться не хотелось. Жил он в Комсомольском переулке, и по дороге можно было еще о многом поговорить. Игорь начал высказывать свои мысли.
— У меня друг есть, в медицинском учится, так мы надумали после окончания куда-нибудь на периферию податься, в какой-нибудь небольшой городок…
— И бросишь Москву? — недоверчиво спросил Коншин.
— Что Москва? Тут народа хватает.
— Понятно, — засмеялся Володька. — Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе.
— Нет, ребята, другие соображения. Хотя, конечно, в провинции выделиться легче. Но мы поедем, потому что просто там мы нужнее. Хотим создать кружок местной интеллигенции…
— Это ты серьезно? — усмехнулся Коншин.
— Вполне…
Проводив Игоря, они пошли обратно. Коншин несколько скептически отнесся к мечтам Игоря, но Володьке тот понравился, он верил в его искренность. Расставшись на Колхозной с Коншиным, Володька двинул к родной Сретенке, на которой что-то давно не бывал… Первым встретился ему ковыляющий Деев.
— Как жизнь, Вольдемар? — весело спросил Володька, протягивая руку.
— Хреновая, — мрачно ответил Деев. — В троллейбус залезть проблема, пройтись куда-нибудь — тоже. Костыли эти очертенели, а без них никуда. — Деев сплюнул, махнул рукой, а потом вдруг мечтательно протянул: — Знаешь, что я часто вспоминаю как самое необыкновенное и приятное из довоенной жизни?
— Что?
— Помнишь, мы из школы к своим шефам в Наркоминдел на вечера пробежки делали? По 1-й Мещанской, по Сретенке, всю Лубянку, и все бегом… Даже во сне снится.
— Помню, — сказал Володька.
Больше ответить ему было нечего, не слюни же разводить по этому поводу? Тут Деев взял и начал крутить пуговицу на его гимнастерке, была такая привычка противная у него, и чем дольше он ее крутил, тем яснее становилось Володьке, что Деев намеревается сказать что-то наболевшее, но не решается.
— Отцепись. И говори.
— Слушай, Володька, — начал Деев, отпустив пуговицу. — Нет у тебя на примете какой-нибудь знакомой девахи, с которой можно было бы по-простому, без всяких там антимоний… Понимаешь?
— Понимаю, но нет такой.
— Жаль… — протянул Деев. — Я знакомиться не умею. Застенчивость идиотская до сих пор. Вроде мужик уже, а подойти не могу, заговорить боюсь.
— Найдет тебя какая-нибудь, — обнадежил Володька.
— Ну да, найдет! Не очень-то я такой нужен, — скривил губы Деев.
— Брось ты! Какой такой!
— Значит, никого нет на примете? — повторил Деев. — Ну, ладно, пока, — и тяжело заковылял на непривычных еще костылях.
~~~
Поздно вечером неожиданно позвонила Надюха.
— Выручай, Володя. Гошку забрали! В двадцать втором сидит. Приходи скорей!
Володька, как по тревоге, влез в свои «кирзяшки», схватил ремень и бегом, буркнул что-то на вопрос матери «Куда ты?».
У отделения милиции его ждала взволнованная, растерянная Надюха.
— Поговори с начальником. Подрался Гошка в пивной. И забежал-то на минутку, ждала я его… Смотрю, с милиционером выходит. Финка при нем, понимаешь?
Володька бросился в кабинет к начальнику. Вытянулся, щелкнул каблуками.
— Разрешите обратиться, товарищ майор? Старший лейтенант Канаев, бывший командир взвода разведки, где служил Георгий Селюков, которого вы задержали. Вот мои документы, — протянул Володька.
Майор мельком взглянул на документы, поднял глаза на Володьку.
— Плохо вы воспитывали своих солдат… Что же это получается? Трех человек изувечил. Мало того, холодное оружие при нем оказалось. Да и меня матом обложил… Судить завтра будут вашего разведчика: за хулиганство по семьдесят четвертой и за ношение холодного оружия.
— Товарищ майор, ведь вы, наверное, тоже фронтовик. Гошка, то есть Селюков, лучшим разведчиком был. У него наград полно.
— Знаю. Бахвалился он. Может, суд учтет. Но зачем финку, дурак, таскает?