Красные, желтые, синие

– Они тебя ждали, очень ждали, Марго, – заторопился дядя Вова. – Я же видел, как они хотели ребёнка. Девочку. Маргариту. А у твоей мамы – сердце. Она всё равно хотела ребёнка. Врачи сказали, никакой надежды на положительный исход. Ни одного шанса. А тут как раз где-то за городом случилась автокатастрофа. Перевернулась машина, погибли молодые мужчина и женщина. И после них осталась маленькая девочка, ещё грудная. Сейфали потом помог с бумагами. Ната ужасно боялась, что тебе кто-нибудь расскажет, что ты, это… неродная. Они даже квартиру несколько раз меняли, чтобы соседи по доброте душевной тебя не «просветили». Они тебя любили, так любили!..

– Я знаю, – тихо сказала я. – Извините меня, дядя Вова, за «врете».

Мы прошли мимо памятника Пушкину. Там было полно народу. Девушки и парни с первыми весенними цветами. Мамы с колясками, смешные карапузы в комбинезончиках.

– А те, которые разбились, они кто? – осторожно начала я. – Что за люди?

Дядя Вова покачал головой, пожал плечами:

– Не знаю. Документами занимался Сейфали. Он, наверное, знал. А я не хотел расспрашивать. Мы сразу стали считать тебя дочкой Гарика Манукяна, и всё.

– А это… – колебалась я, – а какой они… национальности были?

Дядя Вова немного помолчал, а потом глухо произнёс:

– Русские. Гарик однажды сказал, что ты очень на них похожа, тоже курносая блондинка.

14

Мы уезжали налегке. Только документы, коричневый пакет из толстой обёрточной бумаги с пачкой старых фотографий да несколько свитеров.

Меня передавали из рук в руки. Дядя Алик крепко прижимал меня к себе, потом подходил дядя Витя, обнимал меня за плечи, дядя Сейфали гладил и гладил меня по голове. Дядя Вова улыбался, похлопывал друзей по плечам, говорил, что наконец-то побывает за границей, повидает западное полушарие, посмотрит на статую Свободы, сходит на Манхэттен. Говорят, осенний Нью-Йорк – самый красивый город на свете.

Объявили посадку.

– Не забывай, – прошептал мне на ухо дядя Алик.

В Нью-Йорке мы были всего полтора часа. Даже не успели выйти из здания аэропорта. Узнали, когда рейс на Балтимор, выпили кофе – и сразу началась регистрация.

Лететь было совсем недолго, в соседний штат Мэриленд. Дядя Вова перелистывал какую-то брошюрку. Отыскав в ней русский текст, прочитал вслух: «Город Балтимор имеет удивительно удачное месторасположение, рядом океан. В числе достопримечательностей – дом-квартира Эдгара По, великого американского писателя».

А в Нью-Йорк мы ещё съездим. До него ведь рукой подать. Погуляем по Центральному парку, сходим в картинную галерею, пофотографируемся на Манхэттене.

«Американский» английский мне дался очень легко. Зато дядя Вова мучился по-настоящему. Он зубрил английские слова, неуклюже произносил их в магазинах, на улице. С техникой он тоже не очень ладил. С посудомоечной машиной, во всяком случае, общалась только я. Дядя Вова по старинке мыл тарелки губкой.

«О’кей» – любимое английское выражение дяди Вовы. Его он произносил с улыбкой и без малейших затруднений. У нас действительно всё было о’кей. Дядя Вова устроился таксистом и неплохо зарабатывал, я училась, понемногу оттаивая и забывая о прежней боли. Дядя Вова учил меня фотографировать, и я серьёзно увлеклась фотографией. Несколько моих работ получили первые призы на городских фотовыставках.

– Тебе надо расти, делать карьеру, идти вперёд, – решил однажды дядя Вова. – Балтимор, конечно, славный город, но не Нью-Йорк.

Он аккуратно упаковал мои вещи, купил билеты, дал кредитку.

– А в этой коробке, Марго, – сказал он уже в аэропорту, – вещи из Баку. Фотографии, несколько сувениров. Я её за десять лет так и не открывал. Если почувствуешь, что можешь уже смотреть на них, тогда распакуй.

* * *

Я долго не могла устроиться в своей нью-йоркской квартире. На окнах висели старые выгоревшие шторы, оставшиеся от прежних хозяев. У стены стояли нераспакованные коробки, а на полу лежал вытертый ковёр. Огромная 50-метровая студия с кухней и ванной. Я прикидывала, как разгородить её хотя бы на две части – спальню и кабинет. Но вдруг пришло письмо из географического журнала «Континенты», что моё резюме их заинтересовало и меня приглашают на собеседование. О такой удаче я даже не мечтала. Толстый глянцевый журнал – и я, никому не известная 23-летняя фотолюбительница Маргарет Манукян!

Редактор «Континентов» внимательно просмотрел папку с моими снимками, попутно задавая разные вопросы. На некоторых фотографиях он задерживал взгляд и удовлетворённо кивал. А потом вдруг сказал, что готов предоставить мне работу. Для начала предложил съездить в Мексику, сделать серию снимков для статьи о тамошней флоре.

С этой минуты Нью-Йорк больше не казался мне надменным и равнодушным городом. В автобусе я всё планировала, куда лучше сходить в те три дня, что остались до вылета в Мехико. Например, в Центральный парк, в картинную галерею, на Манхэттен. Прихватить фотоаппарат, нащёлкать первые дни нью-йоркской осени и послать снимки дяде Вове в Балтимор.

15