Красный бакен

Испуганно дрожа, Максим выбрался из-под тулупа, чтобы гнать волов, куда велит казак, и увидел, что нет ни казаков, ни дяди Игната. Табор спит. И дремлют меж фурами волы. Куда ушёл Игнат? Опять за прасолом? Или за милицейским? Максиму стало страшно. Он соскочил на землю, кинулся к своим волам, прижался щекой к тёплой и сухой голове вола и прошептал:

— Прощайте, волики мои добрые…

Он так же обнял и второго вола. Тот коротко и горячо дохнул ноздрями в лицо мальчика.

Максим, пробираясь осторожно меж возов, воровато бежал к пароходным пристаням. Костры погасли. Светлело небо, гасли звёзды. Рассветало. Там, где за лесом мнилась отцу и матери Максима вольная земля, заалела красная утренняя заря, и мальчик почуял сердцем, что и там, наверно, идёт война.

«ЕРМАК»

Вдоль берега стоят пароходные пристани: на долгих чёрных баржах построены длинные дома в один этаж, с железными крышами. От утренней росы крыши блестят. Всюду протянуты цепи и канаты, врыты в землю цепкие якоря и держат пристани на месте под тихим, ласковым, но настойчивым и непреклонным напором Волги. У пристаней дремлют пароходы. Везде пустынно. Лишь на одной из пристаней по сходням, колыша их, суетливо бегают грузчики; они на спинах таскают на пароход с подвод ящики с каким-то грузом. Из трубы парохода нет-нет и выпыхнет клуб чёрно-бурого нефтяного дыма. Видимо, пароход готовится к отвалу… Ещё горят на пристани огни.

Максим тихонько пробирается на пристань. У борта пристани стоит высокий седой старик с большой бородой, в валенках и ватном пиджаке, а рядом с ним — другой, моложе, широкий, с чёрной курчавой бородой, приземистый и узловатый, с длинными руками, в сапогах и замасленной куртке.

— Ты куда? — спросил, увидев мальчика, старик.

Другой схватил Максима за руку повыше локтя, и больно сжал.

Максим взглянул в лицо старика и понял, что хоть суров и строг его взгляд, а добрый: деда-бахчевника напомнил.

— Дедушка, возьми меня с собой!

— Куда ты? У нас дело военное.

— Возьми, дедушка! — опять стал просить Максим, заплакал и кое-как рассказал о беде, что с ним стряслась.

Дедушка сказал чёрному:

— Возьми его, Леонтий, за маслёнщика. Парнишка добрый.

Чёрный пощупал мальчика крепкими клещами пальцев со всех сторон и сказал:

— Мальчонка ничего, крепкий. Худ больно только. Тощой.

— Отойдёт… откормим.

— Как тебя звать?

— Максимом.

— Видишь, парень, какое дело: маслёнщика у нас, такого же, как ты, убило. Дело у нас боевое. Не сробеешь?

— Нет.

— Ну, иди на пароход… Я сейчас приду.

Максим прошёл на пароход по сходням и мимоходом прочёл на обводе колёсного кожуха название парохода: «Ермак».

Мимо Максима хлопотливо бежали с ношей на спине крючники, покрикивая встречным:

— Позволь! Позволь!

Максим, чтобы не мешать им, робко прижался к стенке и ждал. Скоро пришёл Леонтий, крепко взял мальчика за плечо и, открыв дверь, подтолкнул его вперёд. Перед Максимом открылась тёмная, горячая яма, где вздрагивали и плясали отсветы огня, сверкая на каких-то блестящих скалках. Вниз вела крутая железная лесенка с гладким стальным поручнем. Холодея от страха, Максим скатился вниз, на клетчатые железные плиты пола. Направо сквозь окошечко топки выплёскивал языками белый огонь. В топке оглушительно ревело пламя. Налево быстро мелькало колесо, и через него бежал, щёлкая сшивкой, погон. Это несколько успокоило ошеломлённого Максима: что-то подобное он видел на помещичьей молотилке в степи.

«Машина!» — подумал он.

У машины возился, что-то подтягивая большим ключом, тщедушный бритый человек. Хотя он стоял согнувшись, но Максим сразу понял, что человек этот высокого роста — остро согнутые в коленках ноги и длинные руки.

«Он вроде паука», — подумал мальчик.

Леонтий прокричал над ухом рабочего:

— Товарищ Алексей, я тебе нового маслёнщика привёл!

Алексей поднял голову, взглянул мельком на Максима и опять стал что-то подвёртывать и постукивать у машины… Потом он поднялся, тонкий и худой, недружелюбно оглядел мальчика и спросил Леонтия:

— Где это ты нашёл такую рвань?

— На берегу.

— А что скажет товарищ командир?

— Что скажет? Нам без маслёнщика бежать[1] никак нельзя.

— Смотри сам, как знаешь.

Леонтий, склонясь к мальчику, сквозь рёв огня закричал ему:

— Айда учиться!

Он подвёл его в угол, где около железных кадок с крышками и кранами на большом противне, вроде тех, на каких пекут пироги, стояли железные чайники, банки и кувшины с длинными носами. Противень был залит тёмным маслом.

— Вот это мазут, — говорил Леонтий, перекрывая шум, — это олеонафт, а это ойльдаг, — указывал он на разные посудины.

Потом он подвёл мальчика к сияющей стальными и медными скалками и скрепами машине и стал объяснять, как открывать, отвёртывая или откидывая крышки, маслёнки и куда какое наливать смазочное масло.