Красный башмачок

— Туфли для барышни, — отрывисто приказал он Булгакову. — И чтоб зер гут![1] На фабрике сошьём, но нужны колодки.

Хозяин мастерской замельтешил перед важными господами:

— Как будет угодно! Поручим лучшему мастеру…

И снова позвали Герасима.

Девочка встретила юного сапожника презрительной усмешкой. Герасим опустился перед нею на колени. Она грациозно поставила на его ладонь маленькую ножку в белом кружевном чулке. И Герасим принялся легонько ощупывать изящные изгибы её ноги. Пальцами он запоминал особенности ступни.

А девочке сделалось щекотно. Её блестящие, как вишни, глаза сощурились. Она игриво тряхнула чёрными локонами и звонко рассмеялась.

— У, какой занятный! Мне смешно!

Булгаков поспешил объяснить, что у Герасима своя метода снимать мерку.

В картонной коробке на столике лежал товар для туфелек — нежная розовая лайка. Ах, вот какими становятся те самые шкурки, которые Герасим когда-то разминал с мальчишками за пирожок! Теперь эта мягкая, упругая кожа напоминала дорогой бархат. Из неё получатся замечательные туфельки!

Герасим взял в руку розовую лайку и невольно приложил её к щеке: волна тёплой приятности захлестнула его — будто приласкала материнская рука. Щёки вспыхнули пунцовым румянцем.

— За энтим товаром глаз бы надобно, — робко произнёс он. (У Герасима была своя деревенская хитрость: собственными глазами поглядеть, как шьют обувь на фабрике.)

— Ишь, пострел! Без твоих советов обойдёмся! — резко оборвал его хозяин.

Но управляющий возразил:

— Пусть присмотрит. (У управляющего тоже была своя выгода: раз парнишка вызвался сам — вот и пусть задаром таскает товар из цеха в цех.)

…Сначала Герасима отправили к закройщикам. На высоких столах они по выкройкам резали кожи.

Один закройщик выкроил острым ножом для девочкиных туфель подмётки из толстой кожи. Второй аккуратно взял из коробки розовую лайку и по фасону вырезал верхнюю часть лодочки, а заодно — нарядные бантики к ним. Третий подготовил кожаную стельку и белую матерчатую подкладку.

Заготовки уложили обратно в коробку, и Герасим отправился дальше — в пошивочный цех. Тут за ручными машинками сидели сапожники и строчили кожи. Они пришили подкладку к лайковому верху лодочек, пристрочили по ободку кант, стянули замысловатыми узлами бантики.

Только когда все детали были готовы, Герасим попал к затяжникам: их задача — соединять всё вместе.

Теперь понадобилось достать из коробки Герасимовы колодки.

Затяжник наложил на колодку кожаную стельку. Потом осторожно натянул сверху розовую заготовку. Расправил лайку, — чтоб ни единой морщинки не осталось. Нижний край загнул под стельку, передок закрепил гвоздями. Затем достал кривую иглу, вдел длинную нитку и с помощью шила начал пришивать всё вместе — передок, стельку и задник. После этого стал прочно прикреплять подошву.

Теперь на колодках уже было видно, какие-такие получаются туфельки-лодочки. Только каблуков не хватало.

Пошёл Герасим к каблучникам. Те сколотили из кусочков кожи невысокие наборные каблучки и прибили их к туфелькам.

Осталось заглянуть к отделочникам, — чтоб те пришили бантики.

Ну вот и всё.

Самым последним взял в руки туфельки контролёр. Выбил он молоточком из лодочек деревянные колодки. Теперь уже они не нужны, свою службу сослужили. Лодочки готовы: бери да надевай!

Закончилась работа над парой обуви. Сколько же людей приняло в ней участие! И каждый — со своим умением. Сможет ли справиться со всеми этими операциями один кимряк?

Теперь Герасим видел, что сапожное ремесло вовсе не такое простое, каким оно представлялось ему вначале. Долго ещё ему придётся в нём разбираться…

Меж тем события в колодочной мастерской разворачивались стремительно.

Хозяин Булгаков окончательно разорился и продал мастерскую со всеми верстаками, липками, а заодно — и со всеми работниками — «Скороходу».

Поскольку фабрика находилась рядом, забор перенесли, и здание мастерской очутилось на общем скороходовском дворе.

Теперь колодочники на работу ходили со всеми фабричными через узкую калитку. Нужно было попасть точно к гудку. Раньше не пускали. Ну, а кто придёт позже, — штрафовали. У калитки каждое утро случалась то давка, то свалка.

Распоряжаться в мастерской назначили хмурого злобного немца. По-русски он, кроме ругательств, не знал других слов. И придирался по каждому пустяку.

Он-то и объявил бывшим булгаковским рабочим, что зазря им раньше платили такие деньги и что вот он теперь наведёт порядок. Всем пригрозили снизить заработки.

Колодочники зароптали. И без того они получали гроши. Едва хватало, чтобы прокормить себя и семью. Многие жили впроголодь. Обувались-одевались во что бог пошлёт. Редко какой одиночка мог скопить рублик-другой, чтобы послать родным в деревню. Уж никак нельзя было получать меньше…

Но люди побаивались открыто высказать свои недовольства. Станешь возмущаться, — того и гляди, вообще работы лишишься.