Красный дождь в апреле

…А там, за дверями кипело. Бегал, толкаясь, Бурчак-Абрамович. Писал на машинке, выстукивая одним пальцем свой первый приказ, комиссар по печати Василий Исаевич Мискинов. Звонил в мастерские Семен Кичигин и сдержанно, то и дело отводя трубку, ругался: связь была плохая.

Цвиллинг сидел за столом вместе с Коростелевым и жирным карандашом чиркал по исписанному уже вдоль и поперек листу:

— Итак, по порядку. Получается так, Саша, прежде всего вопрос о создании органов Советской власти в городе и губернии… Сегодня же соберемся и назначим время выборов и порядок выдвижения депутатов…

— Василий решил закрыть «Южный Урал», — Коростелев кивнул в сторону Мискинова, — завтра попробуем выпустить свою газету «Известия», там и поместим нашу программу…

— Главное — сказать о введении твердых цен на хлеб. И об изъятии оружия.

— Комиссар! — вбежал в комнату коренастый башкирин. — Упустили, понимаешь! Сбежал Архангельский, говорю, сбежал и хапнул из банка около двух миллионов! Денег нет…

Цвиллинг расстегнул ворот гимнастерки. Затянулся едким табаком. Взял карандаш. Спокойно постучал им по столу.

— Вот и следующий вопрос — о финансировании предприятий. Деньги достанем, будут деньги. Сегодня же объявим: на городскую буржуазию накладывается контрибуция. Сколько?

— Три миллиона? — вздохнул Бурчак, подняв могучую грудь так, что казалось еще немного и рубаха треснет, поползет.

— Четыре, — жестко сказал Коростелев, — Георгий звонил со станции, просил средства для восстановления железнодорожных построек…

— Так, раз комендант станции просит, то увеличим размер контрибуции, — Цвиллинг открыл дверь, крикнул одному из матросов: — Как там с телеграфом, наладили связь?

— Пока еще нет, — ответили из коридора: И тут в дверь проскользнул Ленька. Он тихо прокрался к стоявшему в углу дубовому резному шкафу и огляделся: догони не было. Ленька притаился.

Вбежал перепоясанный пулеметными лентами матрос:

— Связь установлена!

— Погоди минутку, — Цвиллинг вынул из кармана школьную тетрадь, вырвал листок и начал писать. Писал быстро, карандаш взлетал, чиркал и перечеркивал. Наконец, Цвиллинг отошел от стола и прочитал:

«Контрреволюция в городе Оренбурге и губернии, возглавляемая Дутовым, поражена. Противник в панике бежал после боя на 17 разъезде. Оренбург занят революционными отрядами Кобозева и мичмана Павлова».

Цвиллинг Коростелеву:

— Посмотри, Саша, подойдет? Как, Василий Исаевич?

— Оце гарно, — взял листок Бурчак.

— Передай по телеграфу всем, всем, — сказал Коростелев матросу.

— Верно, действуй, браток, — одобрил Мискинов. И матрос сунул листок в кобуру, решил идти, но, заметив Леньку, вдруг широким шагом подошел к нему и вытащил на середину комнаты:

— А тебе чего тут надо, чертяка?

— Отставить! — Цвиллинг поднял руку, — это наш парень.

Матрос смущенно потоптался, хотел что-то сказать, но смешно поморгав рыжеватыми ресницами, ушел.

— Ты чего прибежал? — спросил Бурчак и нахмурился.

— Что так грозно? — улыбнулся Цвиллинг, — пришел человек с делом. Говори, Ленька, говори будущий комиссар, что нужно тебе от революционной власти? Э, да ты, гляжу я, недоволен чем-то, а?

Цвиллинг говорил все медленнее, и все ловил взглядом глаза Бурчака. А тот их прятал, отворачивался.

— Я вот чего, Моисеич, — тихо начал Ленька, — я об отце… Ни дома, ни у Михалыча его нету… Ни здесь…

Цвиллинг резко выпрямился:

— Значит, Александр Михайлович тебе ничего не сказал?

— Нет… — и сердце у Леньки заколотилось часто-часто.

— Як же я, — начал Бурчак и крупное доброе лицо его покраснело, — як же можно было… Да…

— Мда, — оборвал его сердито Цвиллинг и серые глаза блеснули холодной сталью, — як да як, переяк.

Он обнял Леньку за плечи и отвел в соседнюю комнату. Там сидели две девушки и что-то писали, шептались и тихонько смеялись.

— Ну-ка, выйдите! — прикрикнул на них Цвиллинг. И по его суровому приказному тону Ленька понял: с отцом неладно. Цвиллинг присел на стол, зачем-то осмотрел сапоги, подтянул голенища. На правом сапоге подметка прикручена проволокой.

— Ты парень уже взрослый, — Цвиллинг помедлил, — твой отец, Ленька, Семен Порфирьевич Козлов убит белобандитами у 17 разъезда… Сразу… в голову…

Ленька оцепенел.

Цвиллинг погладил ежик волос:

— Извини, Ленька, может, не так надо было сказать… извини… Если бы все понимали, хотели понять, не было бы жертв, не было бы крови. Да вот люди, Ленька, люди — они разные…

Цвиллинг замолчал. Потер пальцем висок. Стало тихо. Оба молчали. Не глядя друг на друга, закурили из одного кисета; Цвиллинг протянул холщовый мешочек. Чем еще умерить боль мужчинам? Не слезами же… Хотя глаза Ленькины предательски покраснели…

— Когда-нибудь таким, как отец твой, народ будет класть на могилы цветы… У таких учиться будут жить для людей… А пока вот… гибнут товарищи… Не привыкли мы еще, хотя к смерти и не привыкнешь. Такая она штука уж непривычная.

Цвиллинг жадно затянулся. Потрепал Леньку по волосам: