Красный Дракон Империи

— Этот, как вы говорите, скоморох, станет после вас руководителем государства, обвинит вас в культе личности на Двадцатом съезде партии в феврале пятьдесят шестого года и во всех промахах и поражениях. По его приказу будет применено оружие против людей, вышедших на защиту вашей памяти в Тбилиси в том же пятьдесят шестом году, в Новочеркасске в шестьдесят втором будет расстреляна демонстрация рабочих, вышедших с требованием отмены повышения цен на продукты и возврата сниженных ранее расценок за труд.

Именно им будет осуществлён переход к принципу несменяемости кадров, при котором в стране появится правящая элита, ставшая впоследствии правящим классом, практически неподсудным никаким законом. Органам прокуратуры, внутренних дел и госбезопасности было категорически запрещено проводить какие-либо оперативные мероприятия по отношению к представителям правящей элиты.

Там, откуда я прибыл, многие считают, что именно с него начался процесс развала СССР. Были, конечно, и у него положительные деяния. При нём был запущен в космос первый искусственный спутник Земли, первый космонавт планеты тоже был советским, было начато массовое строительство жилья для граждан, был принят закон о всеобщем пенсионном обеспечении, распространённый и на колхозников, размер пенсии вырос, экономику значительно переориентировали в сторону интересов граждан.

— Чушь! — Сталин был очень раздражён. — Никита на такое не способен. Он исполнитель, но никак не тот, кто может быть первым руководителем.

— Коба, послушай, — вступил в разговор Киров, — тебе ведь неоднократно говорили, что Хрущёв только изображает простачка и рубаху-парня. Он троцкист, не забывай об этом, а троцкисты все лицедеи. Так что я, как уже говорил, Виктору верю. Поверь и ты.

— Всё, едем. — И Сталин ткнул мне в грудь своей трубкой. — Там вы, товарищ Головин, нам с товарищем Кировым всё самым подробнейшим образом расскажете, а мы уже примем нужное решение.

Ближняя дача Сталина встретила нас начинающейся метелью. За окнами завывал декабрьский ветер, а в гостиной, в которой мы сидели втроём, было жарко от царящего в ней напряжения.

Сталин достал из коробки папиросу «Герцеговина флор», прикурил и, обращаясь ко мне, приказал:

— Рассказывайте, товарищ Головин, всё самым подробнейшим образом.

— Товарищ Сталин, боюсь, что если рассказывать всё подробно, то это займёт слишком много времени, а его у нас не так уж и много.

— У нас? — Сталин слегка улыбнулся сквозь усы.

— У нас, товарищ Сталин. Именно у нас. Я себя от Советского Союза не отделяю. Это моя Родина, и я её однажды уже потерял. Повторения я не хочу и сделаю для этого всё от меня зависящее.

— Ну, хорошо. Подробно мы ещё с вами, товарищ Головин, побеседуем позднее. А сейчас расскажите всё, что вам известно об этом ордене иллюминатов и о Хрущёве в частности.

— Об ордене я впервые узнал от Николаева, покушавшегося на Сергея Мироновича. Вернее, что-то мельком я читал ещё там, в другом мире-времени, но то были лишь отрывочные сведения, часто просто выдумки. Да и не интересовало это меня особо.

— Подожди, Виктор, — перебил меня Киров, — но ты же с Николаевым вообще не разговаривал.

— Это тоже одна из моих способностей. Я могу при непосредственном контакте считывать память других людей.

Сталин с Кировым переглянулись.

— Не вашу, товарищ Сталин. Я вашу ауру, то есть некую энергетическую оболочку, которая окружает всё живое и разумное и которую ещё называют душой, вообще не вижу. Вы словно под какой-то защитой находитесь. Я такое видел лишь однажды, но там человек мало того что был одарённым в этом плане, так ещё и полжизни этому учился.

— А мою? — настороженно спросил Киров.

— А вашу вижу. И, уж прошу меня простить, память тоже могу прочесть, хотя и глубоко не лез. Мне достаточно того, что вы преданы СССР и товарищу Сталину, которого считаете своим другом и за которого, если надо будет, готовы жизнь отдать.

— Об этом мы тоже потом поговорим более подробно, — Сталин затушил папиросу в пепельнице, — а сейчас продолжайте об этом ордене и о Хрущёве.

— Когда я считывал память Николаева, то увидел, как при нём состоялся разговор между Хрущёвым и неким братом Юлиусом, которого я не смог опознать. Николаев в тот момент находился под каким-то воздействием, при котором его программировали на убийство товарища Кирова, но, видимо, это воздействие было недостаточно сильным, и что-то неосознанно сохранилось в памяти.

Этот самый Юлиус назвал Хрущёва братом Клаусом, поздравил с повышением в ордене до ранга подмастерья. Кроме того, вскользь был упомянут некто брат Бонапарт, который должен осуществить военную часть переворота. Его тоже повысили до ранга минер-вала. По косвенным признакам могу лишь предположить, что этот самый Бонапарт не кто иной, как Тухачевский. В той, моей истории он тоже был замешан в подготовке переворота, был арестован и расстрелян в тридцать седьмом году.