— Мы убежали и спрятались. Мы знали, что принц видел наши лица. И он знал, что мы все видели. — Кюнхи вжала дрожащие пальцы в глаза, пытаясь, видимо, прогнать стоящую перед ней страшную картину. — Придворная дама Анби ушла, чтобы найти какого-нибудь человека, способного нам помочь. Мы совершенно не понимали, что делать. — Она покачала головой, из ее груди вырвался судорожный вздох. — О боги, и почему только мы послушались ее…
— Что она велела вам сделать?
— Вернувшись, придворная дама Анби приказала нам… — ее голос дрогнул, — притвориться, будто мы ничего не видели. Она сказала, что если мы этого не сделаем, то прольется еще больше крови.
Мой ум был не в состоянии осмыслить услышанное. Одно дело, внимать слухам о запятнанном кровью дворце, носимому ветром шепоту, и совсем другое — верить показаниям свидетельницы, если, конечно, Кюнхи говорит правду. Но зачем ей лгать?
— Когда это произошло?
— В прошлом году. В первый лунный месяц.
Лицо Оджина омрачила тень.
— А что сделали с телом жертвы?
Из ее груди вырвался похожий на кашель всхлип:
— Я… я не знаю. Кто-то где-то его спрятал. Я ни в чем не виновата! Ну что нам было делать? Я просто-напросто прислуга. Никто на моем месте не осмелился бы пойти против наследного принца. — Ее взгляд обратился на меня, он казался диким от переполнявшего его чувства вины. — Вы тоже не смогли бы перечить ему. Не попытались бы его остановить!
— Конечно нет, — прошептала я, и где-то в глубине души я в это верила.
— С тех самых пор, со смерти той медсестры, — продолжала медсестра Кюнхи, — мы
Груз свидетельства медсестры Кюнхи давил на нас, мою нежную кожу, словно льдинки, покалывал ужас.
— А как звали медсестру? — спросила я. — Ту, которую… — Я не смогла закончить предложение.
— Это была медсестра Хё-ок.
Я покачала головой — я никогда прежде не слышала этого имени.
— Медсестра Кюнхи, — Оджин говорил тихо и почти заботливо, — хочешь рассказать что-нибудь еще?
— Я… — Она посмотрела на свои ладони. — Я вспомнила, что одолжила медсестре Хё-ок свой носовой платок. Мне не хотелось, чтобы эта улика привела ко мне, и потому еще до того, как тело исчезло, я вернулась обыскать ее карманы и нашла записку.
— Записку?
— Это… это была записка, адресованная врачу Кхуну.
Мне под ребра кинжалом вонзился шок.
— Врачу Кхуну? — переспросила я.
Кюнхи снова посмотрела на меня.
— Медсестра Хё-ок — его мать.
— И что было сказано в записке?
— Н-не знаю. Я сразу же сожгла ее.
— Все ты знаешь, — возразил Оджин. — Должна знать. Уверен, ты не могла не прочитать ее.
Взгляд медсестры метался из стороны в сторону, а потом она наконец проговорила:
— Это была самая обычная записка.
— И что в ней было сказано? — продолжал допытываться Оджин.
Посомневавшись еще немного, медсестра ответила, и говорила она так тихо, что я едва слышала ее:
— Она написала: «Кхун Муён, я беспокоюсь о тебе — ведь ты давно не говорил со мной. Ты избегаешь меня во дворце, не желая, чтобы тебя видели с матерью». — Глаза Кюнхи затуманились, взгляд стал испуганным и отрешенным. — «Говоришь, что стал взрослым и не желаешь прослыть маменькиным сынком. Но, подобно ребенку, ты дружишь с незрелыми юнцами, любящими выпивать и распутничать. Я предупреждала тебя, что не нужно водить дружбу с подобными людьми…» Вот и все.
Я наклонила голову, чувствуя, что за этими словами кроется что-то важное. Но не могла понять, что именно.
— Вы с медсестрой Арам знаете врача Кхуна? — спросил Оджин.
— Да. Хотя и недостаточно хорошо — мы видели его всего один-два раза. Но придворная дама Анби всегда говорила о нем, когда мы оказывались с ней наедине.
— А ты знаешь медсестру Инён? Ту, которая рассказала о резне? — спросила я и поспешила добавить: — Или же мою наставницу, медсестру Чонсу. Она работает в Хёминсо.
Кюнхи задумалась, нахмурив брови.
— Не думаю. Эти имена мне незнакомы.
Мы все замолчали, слышно было только, как журчит в реке вода, и тут я разглядела силуэты двоих полицейских, плывущих к нам в лодках.
— Они уже здесь, — сказал Оджин.
— Пожалуйста! — вскочила на ноги Кюнхи. — Пожалуйста, не рассказывайте командиру о принце. Я слышала, что крестьян убивали за клевету на королевскую…
— Не расскажу, — твердо пообещал он. Но когда Кюнхи поковыляла к живой изгороди, пробормотал еле слышно: —
Я посмотрела на него, и он ответил на прочитанный им в моих глазах вопрос.
— Если она говорит правду, — сказал Оджин очень тихо, чтобы услышала его одна я, — то принца необходимо остановить.
— Но как? Что, если король предпочтет замять это дело? Наследный принц, убийца он или нет, все же его сын. И его прегрешения плохо скажутся на всей семье.
Решительный взгляд Оджина стал еще тверже.