Красный дворец

Перед отпертой камерой стоял отец. Он смотрел на меня сверху вниз, сложив руки за спиной.

Я с трудом выпрямилась и, едва дыша, склонилась перед ним. Всю ночь напролет я практиковалась во лжи, которая защитила бы меня от его гнева и разочарования. Но теперь в голове у меня было пусто от страха.

— Посреди ночи я получил срочное послание, — монотонно начал отец. — Когда я прибыл к командиру Сону, он рассказал мне, что ты влезла абсолютно не в свое дело. И что прошлым вечером ты проникла в отделение полиции.

Его бдительный взгляд, казалось, говорил: «А теперь защищайся… если посмеешь».

— Это какое-то недоразумение, — еле слышно прошептала я. — Я пришла в отделение полиции лишь затем, чтобы оказать медицинскую помощь медсестре Чонсу. И других дел у меня не…

— Значит, ты не только суешь всюду свой нос, но еще и лжешь.

Я опустила глаза в пол, сердце у меня колотилось.

— Командир поставил меня в известность о том, что ты проникла на место преступления в Хёминсо. Бездумно дотрагивалась до трупов и, вероятно, подтасовала улики. Потом, опять-таки бездумно, занялась осмотром трупа у реки Хан. Он не сомневается, что ты, помимо всего прочего, делишься с инспектором Со дворцовыми тайнами.

— Прошу прощения, — я изо всех сил старалась, чтобы мой голос звучал искренне, — я не буду больше вмешиваться…

— Что пообещал тебе инспектор Со в обмен на твою помощь? — спросил отец. — Или же он вскружил тебе голову и теперь просто тебя использует?

Мое фальшивое притворство испарилось, и я стрельнула в него сердитым взглядом из-под опущенных ресниц.

— Нет. Он меня не использует. Мы друзья.

— Друзья? — фыркнул он. — Мужчина и женщина не могут дружить. Дружба возможна только между равными. А ты обыкновенная простолюдинка. Когда все это кончится, большее, что он может тебе предложить, так это стать наложницей. Мужчина с его родословной никогда не снизойдет до того, чтобы жениться на тебе.

Я заскрипела зубами:

— У меня нет намерения становиться чьей-то наложницей, ваше сиятельство.

Он покачал головой, откровенно мне не веря.

— Как бы то ни было, ты унизила меня в глазах командира. И более того, открыто проигнорировала мои указания. — Он замолчал, и в его молчании я почувствовала всю глубину его презрения ко мне. — Разве я не велел тебе не вмешиваться в это дело?

Моя обида сошла на нет, и мне захотелось провалиться сквозь землю.

— Велели, — прошептала я.

Он вздохнул и снова покачал головой.

— Узнав, что ты стала медсестрой, я начал тобой гордиться. Но теперь вижу, что принял тебя за ту, кем ты не являешься. Ты не лучше всех прочих ублюдков, отирающихся в столице: так же, как и они, устраиваешь беспорядки и нарушаешь закон.

Его разочарование тут же накрыло меня с головой, я не могла сдвинуться с места и стояла, крепко вцепившись в полу юбки, так что костяшки пальцев у меня побелели.

— Я не могу игнорировать слова командира Сона. Он ниже меня рангом, но ты так разозлила его, что он сказал: «Разве может министр юстиции обеспечить порядок в столице, если он не способен сделать это в собственной семье?» — Отец постучал пальцем по деревянному пруту, будто отсчитывал секунды до наказания, которое он мне придумал, и каждый звук, казалось, вонзался в меня. — Я сообщил во дворец о твоем недостойном поведении. И потребовал, чтобы тебя лишили должности.

Губы меня не слушались, и я еле смогла повторить за ним:

— Лишили должности?

— Тебя нужно лишить звания нэ-ыйнё, потому что нэ-ыйнё прежде всего и главным образом — это дворцовая женщина. Секреты дворца не должны выходить за пределы дворца, а у меня нет сомнений, что ты разбалтываешь их налево и направо.

— Но я… — Я с трудом подбирала слова, меня охватывала паника. Медленная и стойкая, холодная и причиняющая боль. — Я п-полжизни училась и работала, чтобы получить эту должность…

— Вспомни о самган орюн[32], — напомнил он резко. — Небеса наделяют каждого человека особой ролью, соответствующей его или ее должности и положению в обществе. Вельможа должен вести себя как вельможа, слуга — как слуга, отец — как отец, сын — как сын. И, в твоем случае, дочь — как дочь.

Сердце мое, казалось, заледенело. Я училась в Хёминсо, занималась по ночам, обходилась всего тремя часами сна, у меня каждый день шла из носа кровь, и все это я делала ради того, чтобы стать такой дочерью, о какой он говорил. Дочерью, которой он мог бы гордиться.

— Но ты нарушила эту гармонию. — Черты его лица стали жестче. — И должна понести…

— Вы — мой отец и все же никогда в действительности им не были. — Мой голос надломился и дрожал, но я продолжала говорить и не могла остановиться. Слишком уж вопиющей показалась мне несправедливость его слов, чтобы молчать. — Так почему я должна вести себя как ваша дочь?

Лицо отца посерело от охватившей его безмолвной ярости. Никогда прежде не сталкивалась я с подобным гневом, не оставляющим места солнечному свету и человеческому теплу; передо мной разверзлась темная пропасть, в которой гулял один только пронзительный зимний ветер.