Красный дворец

— И принц застал тебя за этим занятием. — Лицо Оджина окаменело. — И чуть не убил.

— Оно того стоило, — вызывающе ответила я. Мне не понравилось, как он со мной разговаривал, — будто я совершила нечто неподобающее. Ведь он сам попросил меня помочь ему с расследованием.

Вокруг нас сгустилась напряженная тишина, я продолжала смотреть на Оджина и ждала, когда он начнет задавать вопросы. Но он молчал, и тогда я сдалась и выпалила:

— Ну что, наыри? Хотите узнать, что я нашла, или нет?

Он провел ладонью по лицу.

— И что же ты нашла?

— Пичхим. Это такой медицинский инструмент, с помощью которого делают надрезы.

Всю его суровую неподвижность как рукой сняло.

— Пичхим? Но при чем здесь какой-то медицинский инструмент?

— Я тоже удивилась.

Он скрестил руки на груди и насупил брови. А потом, через довольно продолжительное время, пробормотал:

— Убийца знаком с этим инструментом. Он схватился за пичхим, потому что умеет им пользоваться.

Мне в голову тут же пришло самое очевидное в таком случае имя:

— Врач Кхун. Он у нас единственный подозреваемый из числа врачей и прочих медицинских работников.

Мотив врача Кхуна казался предельно ясным: он хотел отомстить за смерть матери, убить свидетельниц и обвинить во всем принца.

— Есть еще медсестра Инён, свидетельница, — пробормотала я. Хотя тут я не могла усмотреть никакого мотива. Но все же мне казалось странным, что она так удачно очутилась рядом с местом убийства придворной дамы Анби. — И что теперь?

Оджин какое-то время смотрел в окно, а потом повернулся ко мне.

— Не гони лошадей, Хён-а, — прошептал он. — Не может быть никаких «и что теперь» до тех пор, пока ты не выздоровеешь; давай притворимся на несколько дней, что все у нас хорошо.

Я озадаченно изучала его, пока он, встав, пересекал комнату.

— Аджумма, — позвал он. Служанка Моккым громко всхрапнула и распахнула глаза. Чиын тоже мгновенно проснулась. — Нужно наложить на старую повязку новый слой.

— Она проснулась? — Старая женщина посмотрела в мою сторону, и в ее глазах засветилась радость: — Она проснулась!

— Слава небесам! — глубоко вздохнула Чиын.

Пока женщины кудахтали надо мной, как две наседки, Оджин вышел из комнаты — дверь закрылась за ним с легким щелчком. Почему он так странно себя ведет? И почему его прощальная ремарка так беспокоит меня? «Давай притворимся, что все у нас хорошо».

— Мы с твоей мамой так волновались! — сказала служанка Моккым. — Боялись самого плохого…

— А за те три дня, что я спала, что-нибудь произошло? — спросила я, все еще глядя на дверь. — Кроме того, что я была ранена. Что еще случилось?

— Да ничего особенного… — Она наклонила голову, нахмурив брови. — Даже не знаю, агасси.

— А я слышала, как мой двоюродный брат говорил, что добыл решающее доказательство, — вступила в разговор Чиын, — но я не знаю, какое именно. Я слышала об этом мельком — он разговаривал с твоей матерью, а я спешила по делам.

Теперь я поняла, почему мне засела в голову эта самая фраза. Оджин велел мне отдыхать, притвориться на несколько дней, что все хорошо, но времени на отдых у нас совершенно не оставалось. Каждый день, каждый час могли оказаться критичными для медсестры Чонсу. Выходит, его слова могли значить только одно.

Он исключил меня из расследования.

И собирается вести его дальше в одиночку.

С трудом встав на ноги, я сказала:

— Помоги мне заплести и уложить волосы.

Служанка Моккым разволновалась, услышав мою просьбу, но я властным взглядом осекла ее. Сжав неодобрительно губы, она занялась моими волосами.

— Но ты не можешь выйти из дома, Хён-а, — запротестовала Чиын, ее взгляд нервно переходил с моей служанки на меня. — Тебе совершенно необходимо отдохнуть.

Я не ответила, но настроена была очень решительно. Я пойду в полицейское отделение и потребую у Оджина ответы на мои вопросы; и сделаю это не в качестве раненой птички, которую он чувствует себя обязанным защищать, но как ыйнё, готовая жизнь положить на то, чтобы узнать правду. Я проделала долгий путь и не позволю ему вывести меня из игры. Слишком многим я пожертвовала ради этой самой правды.

Я надела на голову черную шелковую кариму, может, в последний раз в жизни, и тут услышала голос вышедшей из комнаты Моккым. Она ябедничала на меня матери:

— Госпожа, госпожа! Агасси оделась и вот-вот выйдет из дома!

При помощи Чиын я, морщась при каждом движении, облачилась в шелковую медицинскую форму — темно-синюю юбку и голубое чогори — и добавила последний штрих — припудрила ссадину на лице. И в этот самый момент дверь за моей спиной открылась. Я приготовилась к тому, что мать будет всеми силами пытаться остановить меня.

— Мужчины приходили ко мне не для того, чтобы развлечься, — спокойно сказала она после того, как Чиын, выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, оставила нас наедине, — а когда им надо было поговорить. Твой отец тоже объявлялся у меня, когда что-нибудь задумывал.