Я бросила на нее взгляд через плечо, ошеломленная и немного настороженная. Мать стояла и смотрела на меня, ее черные волосы были гладко причесаны и стянуты в идеальный узел на шее, из которого торчала поблескивающая шпилька. Ее красивое лицо, как и всегда, было совершенно бесстрастно. Через одну ее руку была перекинута соломенная накидка, в другой она держала большую соломенную шляпу.
— Я заставлю его говорить. Мои старые друзья — влиятельные члены Южной партии; они будут рады добыть доказательства невиновности наследного принца. Ведь с их партией будет покончено, если принц утратит свое влияние.
Мой взгляд упал на подол материной юбки, я совершенно ничего не понимала.
— Я подслушивала, — объяснила она. — Ты сказала инспектору, что твой отец подтверждает алиби его высочества. Такое нельзя скрывать.
— Ты… предашь отца?
— Если все будут лгать, то как ты спасешь свою учительницу? Начать нужно с твоего отца. Ему нужно признаться, с кем он был во время убийства. И тогда, надеюсь, многое станет ясно.
Я обдумала ее слова. Если отец во всем признается, его, конечно же, накажут, но медсестру Чонсу это не спасает. Хотя, как сказала мать, это могло стать шагом в правильном направлении — одним из самых трудных шагов.
— Поговорить с ним будет трудно… — прошептала я, не в силах больше выносить ее взгляда. — Он гневается на меня. Приказал нам убираться из его дома.
Я ждала, что она рассердится, страшно разозлится. Ждала, что она велит избавить ее от моего присутствия. Отречется от меня. Но буря не грянула, и я, подняв глаза, встретила ее спокойный решительный взгляд.
— Я уже знаю об этом, — сказала она, и я почувствовала удивление, а затем облегчение. — Заключенные сплетничают, так же как и слуги в отделении полиции, а в столице слухи распространяются быстро. Не беспокойся обо мне. Мне хватит мужества на то, чтобы расстаться с этим домом. — Ее голос смягчился, брови сошлись на переносице. — Мы с тобой должны быть храбрыми, Пэк-хён. Но ты должна быть храбрее меня. Ты должна спасти медсестру Чонсу.
Я едва верила своим ушам. Я не узнавала свою мать.
— Да какое тебе дело до того, что станется с медсестрой Чонсу? — Еще месяц назад мне бы в голову не пришло такое спросить, но с тех пор многое изменилось. — Ты бросила меня у дома свиданий посреди зимы!
Но теперь в моих воспоминаниях об этом случае перед тем кибаном я была не одна. В заснеженной сцене появилось еще одно действующее лицо — тень, сидевшая в студеном паланкине, следившая за мной широко распахнутыми глазами и молящаяся о том, чтобы госпожа впустила меня.
— Ты… ты смотрела, как я стояла у того дома и меня заносило снегом, — прошептала я. — Ты смотрела, как я плакала.
Совершенно ничего не отразилось на ее лице, лишь слегка покраснели глаза.
— Мне нет прощения… — хрипло проговорила она. — Я хотела, чтобы ты выросла сильной, готовой к тем трудностям, которые непременно ожидают в жизни любую женщину такого же, как у тебя, происхождения. Но вместо этого я чуть было не погубила тебя, и так бы и случилось, не вмешайся медсестра Чонсу. Я навеки ей благодарна. Скорее она твоя мать, а не я.
Она подошла ко мне, словно преодолевая бездну между нами. Теперь, когда мать стояла всего в шаге от меня, она неожиданно показалась мне такой уязвимой, такой хрупкой, словно нежный лист ивы.
— Если ты собираешься в Тамян[33], то необходимо как следует преобразиться. Невозможно предугадать, кто станет искать тебя после… случая во дворце.
Она протянула мне коническую соломенную шляпу, и я с сожалением сняла кариму — корону, свидетельствующую о наивысших достижениях девушки моего статуса. Я никогда больше не смогу ее надеть. Мои пальцы пробежали по шелку, и меня согрели воспоминания о том, с какой гордостью я ее носила, и мне было страшно думать, кем я стану без свой каримы, без своего звания.
С трудом сглотнув, я наконец отложила кариму в сторону и надела шляпу, надвинув ее на увлажнившиеся глаза, и тут до меня дошел смысл маминых слов.
— Тамян? — прошептала я. — Почему ты сказала Тамян?
Ее руки, поднятые, чтобы поправить мне шляпу, зависли в воздухе.
— А разве инспектор ничего тебе не сообщил?
— Чего не сообщил?
— По всей видимости, ты попросила тамо из полиции поискать информацию. Всех деталей не знаю, но полицейские выяснили, где сейчас обретается пропавшая ученица. Минджи у родственников в Тамяне, и молодой инспектор уже отправился туда.
Я посмотрела на окровавленный наконечник стрелы, все еще лежавший на подносе, и мое плечо пронзила острая боль. Но все же я намеревалась найти Оджина, хотя теперь я понимала, почему он уехал без меня — до Тамяна было почти два дня езды на лошади.
— Если ты поедешь прямо сейчас, — продолжила мать, — то сможешь перехватить его где-то у реки Хан.
Я-то знала, что поеду — я этого хотела, но никак не могла взять в толк, почему мать хочет от меня того же самого.
— Почему ты меня подначиваешь? — в сомнении спросила я. — Любая другая мать на твоем месте приказала бы мне остаться.
Она быстро набросила на меня соломенную накидку.