Красный Элвис

И он заходит в первый вагон, и начинает идти вперед, то есть на самом деле — назад, против движения поезда, против общего движения темноты, продвигается в обратном направлении, против часовой стрелки, останавливая собственный хронометр, который у него и без того не слишком хорошо работает, разворачивая его от первого вагона до двадцатого, ловя все запахи и вспышки ночи, которую ему придется пережить в этих двадцати вагонах.

Миновав двух проводниц, тихо перетягивающих из одного купе в другое какие-то трупы, Иван прошел дальше и углубился в бесконечный сладкий тоннель плацкартных сумерек. В вагоне пахло углем и пряностями, ко всему этому примешивался запах кипяченой воды, и чем дольше Иван стоял в наполненных дыханьем коридорах, тем больше запахов различал, выделяя и называя их для себя, каждый отдельно — отдельно запах проводниц, пахнущих вишневым чаем и крашеными волосами; отдельно запах солдат, пахнущих одеколоном и спермой; отдельно запах проституток, пахнущих одеколоном и спермой солдат; запах цыганских детей, пахнущих анашой и молоком матерей, пальцы и губы которых пахли острым херсонским драпом, которым они набивали свои трубки; запах группы инвалидов, ехавших на гастроли в шахтерские районы и пахнущих кожаными кошельками и перстнями, сделанным из фальшивого серебра, ко всему этому примешивался запах золотых коронок, деревянных протезов, теплых яблок, фруктовых настоек, вчерашней прессы, армейских одеял, он перетекал из тамбура в тамбур, из одного вагона

во второй, где пахло церковными календариками за прошлый год в карманах артели глухонемых, которые уже несколько месяцев не могли выбраться из этого поезда; пахло краплеными колодами в пиджаках катал, которые ехали на море открывать сезон; пахло теплыми ксерокопиями в папках членов делегации ОБСЕ, которые ехали закрывать металлургический комбинат; пахло бижутерией девчонок еще одной большой цыганской семьи, которая занимала полвагона и тамбур; Иван шел за этим запахом и переходил

в третий вагон, чувствуя запах фольги на иконах; запах деревянных четок в руках семинаристов, один из которых только что принес теплую водку из буфета номер два; запах свежих поддельных паспортов; запах монет и нагретого шоколада; запах адреналина, выделяемый двумя дилерами, ехавшими за товаром; запах детских игрушек, паленого коньяка, хромированного железа, медной посуды, свежих порезов на коже, смешанной с сахаром слюны, залитых спиртом язв, размазанных по лицу слез, запах женской кожи — на протяжении всего путешествия, шаг за шагом, из вагона

в вагон — женская кожа, пахнущая родинками и шрамами, венами и татуировками; кожа, пахнущая дыханием и голосом, которым с ней разговаривали; женская кожа, пахнущая воском и тканью, табаком и медом, сухим вином и желтыми простынями, этот запах забивался в складки одежды и въедался в потайные швы,

и, зайдя в пятый вагон, он еще ловил его в воздухе, ощущая вместе с тем все более затейливые и причудливые запахи, например запах серийного убийцы, которого давно ищут в западных регионах республики; запах дамских журналов; запах школьного мела; запах хлеба в утренних магазинах; запах университетских аудиторий; запах нательных крестиков, браслетов, бюстгальтеров, телевизоров; запах речной воды; запах собственного пота; запах перчаток давней знакомой, которые она когда-то забыла, а он ей так и не отважился вернуть; запах бабок, сладкий, возбуждающий запах бабла — запах потертых банкнот, кисловато-терпкий, щемящий и насыщенный запах денежных знаков, запах бабок, похожий на запах жизни, похожий на запах речной воды и осеннего дыма — так пахнет первая губная помада, так пахнет водка, что выблевываешь с утра, так пахнет воздух вокруг тебя, и тогда он открыл двери тамбура и вошел

в шестой вагон, в котором ехали скауты и стоял запах брезента и сахарной ваты, запах фотопленки и запах разлитого бензина, запах пепла, рваной бумаги, травы на одежде, запах петтинга, киосков, смазки, тягучего, бесконечного клея, клея, что растекается между пальцами, стынет во тьме, заливает вагоны, подступая к горлу, белый тягучий клей, из которого он пытается вырваться, тащит его на себе, словно пожизненную ношу, — этот свой клей с его запахом, с его тяжестью и легкостью, прямо

в седьмой вагон, в котором ехали вьетнамцы и резко пахли итальянским секонд-хендом, ремонтной известкой и горячими блюдами, которые они взяли с собой в бесконечное путешествие по восточным областям, и их язык пах октябрьским снегом и землей, где уже давно никто ничего не сажал, поэтому они, по большей части, и молчали, держа при себе свой запах и свой язык, и в этой тишине он замер на миг между вагонами, но потом нашел в себе силы и начал продвигаться дальше,