Эти несколько строк избавили меня от всех сомнений. Я высчитала: 20 июня – традиционный день защиты дипломов в МГУ; 25-го – торжественное вручение дипломов и вечером – банкет. Поезд от Москвы до Салехарда идет трое суток. Значит, не позже чем 29–30 июня 1983 года Худя вернулся из Москвы в Салехард и вступил в должность следователя в Салехардском управлении милиции. И первое, что он сделал, – изъял медицинское заключение о смерти своей сестры, подписанное одним из убийц. Не потому ли эти Розанов, Хотько и Воропаев не кричали и не звали на помощь, когда убийца отрезал им половые органы и уши, не потому ли не кричали, что убийца держал перед их глазами это липовое медицинское заключение?
Подойдя к столу заведующего загсом, я сняла телефонную трубку.
– Коммутатор? Гостиницу «Север», дежурного по штабу.
Через секунду в трубке послышался четкий рапорт:
– Дежурный по штабу полковник Хропачев слушает!
– Товарищ полковник, говорит следователь уголовного розыска Анна Ковина. Сегодня утром в ненецком зверосовхозе «Светлый путь» ваши десантники захватили американца по фамилии Зигфрид Шерц! Вы знаете, где он сейчас находится?
– А чего это уголовный розыск снова им интересуется? Я уже сказал утром вашему следователю – этого американца КГБ увез в Уренгой. У вас там левая нога не знает, что делает правая, что ли?
– Какому следователю вы это сказали? – спросила я, похолодев. – Как его фамилия?
– Да кто его знает, как его фамилия! Ненецкая какая-то фамилия…
Я перехватила воздух открытым ртом. В Салехарде есть только один следователь с ненецкой фамилией! Худя Вэнокан! Худя, который, по словам секретарши в угро, час назад улетел в Уренгой…
– Товарищ полковник, – сказала я просительно. – А вы не могли бы связаться сейчас с Уренгойским КГБ и выяснить, где сейчас этот Зигфрид Шерц?
– В Уренгое сейчас сумасшедший дом – готовятся к прилету правительства на открытие газопровода. Если хочешь, я могу связать тебя с уренгойским гэбэ по нашему радио, и выясняй у них сама…
– Нет, не нужно, – произнесла я поспешно. Ни один сотрудник КГБ не скажет мне по телефону, что они там делают с этим Шерцем и где они его держат. А рассказывать им, что я подозреваю Худю Вэнокана в намерении убить этого Шерца, – нет, извините, до этого я еще не дошла! – Товарищ полковник, а когда у вас следующий самолет в Уренгой?
– Два самолета готовятся к вылету прямо сейчас, вылетят минут через двадцать…
– Товарищ полковник, миленький! – Я попыталась вложить в свой голос все свое женское обаяние и даже кокетство. – А вы не можете задержать их хотя бы минут на десять? Я в центре города, мне нужно минут тридцать, чтоб добраться до аэродрома…
– Задержать самолет?! – изумился полковник. – Ну, милая, это уж слишком! Ты знаешь, сколько там пассажиров в аэропорту?! И какие!..
Я не дослушала, бросила трубку и выскочила из загса на улицу.
По мостовой катил какой-то бронетранспортер, лупя в темноту полярной ночи мощными фарами.
Я выбежала на середину мостовой, чуть не под гусеницы этого бронетранспортера, и замахала руками.
Бронетранспортер остановился, молодое курносое лицо высунулось из кабины и заорало, конечно, матом:
– Ты что? О…ла?!
Я подбежала к кабине, сунула курносому водителю свою красную милицейскую книжку-удостоверение:
– Родненький, я следователь милиции! Мне в аэропорт, срочно! – И, не дожидаясь ответа, полезла на гусеницу.
– Ты чего? Рожаешь, что ли? – обалдело спросил водитель.
– Почти! Гони! Гони в аэропорт, милый!
– Только за поцелуй! – сказал водитель и уставился на меня веселыми наглыми глазами.
Я не раздумывая поцеловала его в губы так, что он задохнулся и замотал головой, потом сказал восхищенно:
– Ну даешь! Никогда не думал, что буду с милицией целоваться! – И до отказа выжал педаль газа.
54