Красный Герцог

— От лица всего отряда благодарю тебя за службу, — произнёс Вольфганг и отдал честь. Остальные последовали примеру. Закончив со своим прощанием, Вольф первый начал закапывать покойного. Сначала земля попадала на ноги, постепенно поднимаясь вдоль тела, чтобы остальные тоже успели проститься. Пока все они работали лопатами, дождь не прекращался, постепенно набирая силу. Раздался гром, и, все резко замерли. В самом начале им показалось, что прозвучал очередной выстрел. Никто не рисковал повернуться или поднять голову, только через минуту единственный шум дождя успокоил их. Яма была зарыта, сверху погрузили шесть цветков синей орхидеи. Кто-то остался дальше стоять у могилы, кто-то ушёл внутрь замка. Каждый прощался с погибшим так, как мог, так, как хотел.

Вольфганг покинул могилу последним — вместе с Годриком он похоронил и Генриха. Он чувствовал то, что его друг погиб. Его тело лежит где-то в Фюссене, спрятанное от всех. Вольфганг найдёт его и похоронит, не позволит ему лежать там, где он встретил смерть. Сейчас Вольфу требовались силы, ведь нужно сообщить о смерти офицера оставшимся людям.

Полностью промокший, Вольфганг шёл по голому деревянному полу туда, где надеялся отдохнуть и восстановить силы, а позже, рассказать всё как есть. Подъём по каменным ступеням винтовой лестницы дался с большим трудом. Юноша почти выдохся, но оказался на нужном этаже. Его клонило вбок, веки слипались, но он сумел дойти до своей спальни. Не закрыв дверь, позабыв о личном пространстве и безопасности, он упал на мягкую кровать в полностью промокшем обмундировании. Вольфганг закрыл глаза и мгновенно уснул.

Сон закончился так же резко, как и начался. Вся кровать Вольфганга была мокрой от дождевой воды, у него было ощущение, будто он спал в луже. Для него это был крайне неприемлемый вид, и, переодевшись в сухую одежду он вышел из своей комнаты. После мокрой одежды, всё вокруг ощущалось неприятно тёплым, и на то было основание — от воды, кожа юноши была смертельно холодной. Лишь чудом он не отморозил себе органы и не простыл.

Ступая по коридору солдат видел, что почти наступила ночь, но Анна и Эльвира ещё не находились в своих покоях. Вольфганг догадывался, что они были в уже привычной им библиотеке: другого места попросту не существовало, почти что их личное гнёздышко. Ступая в сторону лестницы, внимание Вольфганга привлекло странное явление: за окнами он видел, как со стороны Фюссена поднимался дым. Чёрный и хаотичный столб возвышался выше замка, постепенно растворяясь в воздухе. «Так вам и надо» — подумал Вольф, надеясь, что одна из молний ударила в деревянный дом, устроив опасный пожар. Вместе с этой надеждой появилась и мрачная мысль, что деревенские сжигают тела Генриха и Августа. Эта мысль была настолько резкой, дикой и ужасной, что Вольфганг не сдержал всю свою злость на этих людей и в порыве ярости ударил кулаком в стекло, точно целясь в чьё-то расплывчатое лицо. Этот удар образовал собой паутину из трещин, в центре которой идеально отображался маленький свет пламени. Столь отдалённый и столь раздражающий.

Вольфганг начал спускаться вниз, желая встретить нужных ему людей — Анну и Эльвиру. В сухой и новой одежде он смог бесшумно передвигаться по замку, не издавая отвратительных и неприличных хлюпающих звуков при ходьбе. Вскоре он добрался до библиотеки. Вольфганг подошел к двери и, как ожидал, услышал за ней знакомые голоса. Он приоткрыл большие двери и увидел, как на диване располагались девушки. Анна и Эльвира увлечённо читали книги, попутно что-то обсуждая между собой. Их освещал мягкий свет, исходящий от камина, из открытой двери потянул горячий воздух, позволяющий юноше хоть ненадолго согреться. Поток казался каким-то душным, зловещим, но девушкам внутри это никак не мешало, им, казалось бы, от этого было только лучше.

Вольф смотрел на маленькую девочку, что радостно тыкала пальцем в книгу и о чем-то активно говорила с Эльвирой. Он смотрел на лицо Анны и не мог представить на нём горе от потери брата, не хотел его представлять, не хотел его видеть.

— Эльвира, — произнёс Вольфганг, всё же собравшись силами обратить эту идиллию в прах. — Можно на минуту?