Красный хоровод (СБОРНИК)

Какими-то окольными путями — потайными записками, передаваемыми на ухо слухами, обрывками антибольшевицких листков, доходят сведения о борьбе на юге, о Добровольческом движении, о восстании казаков на Дону, о гетманском перевороте на Украине.

Эти слухи терзают сознание и с каждым днем, все сильней, все настойчивей, толкают в сторону активных решений. Необходимо принять участие в этой борьбе, несущей России освобождение от ненавистного ига. Нельзя уклониться от великой задачи, призывающей к исполнению долга перед родной страной.

Все маленькое, личное не должно ли быть принесено в жертву во имя национальной идеи и борьбы с преступною властью, продолжающей окровавленными руками сеять смуту, разрушение, смерть?

Я утомлен физически и морально, но это не оправдание. Все чувства и помыслы мои прикованы к югу, к тем героическим людям, которые не склонили своей головы перед шайкой интернационального сброда, а слабые количеством, но сильные духом бросили вызов Москве.

И все-таки я колеблюсь…

Однако, когда уездный комиссар потребовал определенного ответа на вопрос о привлечении меня на службу в Красную армию, я понял, что на этот раз мое пассивное сопротивление не будет иметь шансов на успех.

Я очутился в невыносимом положении.

Решимость сменялась припадками малодушия. Желание отдать себя течению событий заменялось вспышками упорства. Упадок воли сопровождался тотчас притоком каких-то свежих, властных сил.

— Что делать?

К этой борьбе противоположных чувств и настроений примкнула одна маленькая женская сила, поколебавшая, однако, сразу равновесие весов. Одна из чаш метнулась высоко на воздух, другая тотчас опустилась книзу.

— Уезжай!

— А ты?

— Я остаюсь!.. Ты знаешь, я не могу уехать!.. Милый, мы скоро встретимся!

Я заглянул в глаза. В них была твердость и уверенность. В них была нежность, ласка, любовь. Я прочитал в них еще многое из того, что до сих пор стоит передо мной, как яркий и неугасимый светоч, на моем одиноком скитальческом пути.

— Мы скоро встретимся!

Ах Лялька, предчувствие твое не оправдалось!.. Единственный, может быть раз ты обманулась в своих ожиданиях!.. Порой мне кажется, что ты сознательно ввела меня в это трагическое заблуждение, чтобы вдохнуть недостававшую мне бодрость, чтобы отбросить раздиравшие меня колебания.

— Прости, мой светлый ангел!

И вот я снова в Петрограде — беглец, навостривший лыжи, изыскивающий все возможности, чтобы преодолеть препятствия к простору, к истинной свободе, к живительному солнцу юга, к будущей борьбе с преступным интернационалом, вонзившим свои когти в сердце измученной страны…

Сначала — Лиговка с семиэтажной каменной громадой, фабрикой небезызвестного Сан Галли, один из служащих которого, инженер Веселовский, исполняет обязанности консула «Державы Украинской»…

— Товарищ, а где здесь приймается заява?

— Нехай тоби бис!.. Здесь товарищив нема! — спокойно отвечает сторож, ражий детина с опущенными книзу хохлацкими усами, способный, кажется, одним дыханием свалить слона.

Раздается одобрительный хохот.

Сконфуженный товарищ ретируется…

Вокруг меня толпится публика, по преимуществу интеллигентного обличья. Слышна малорусская речь, смех, шутки, задушевная беседа людей, связанных общностью интересов, чувством принадлежности к чему-то милому, родному, напоминающему золотое детство.

Видна предупредительность, участие и ласка, желание оказать услугу и с нарочитой резкостью отмежеваться от ненавистных методов северной коммуны…

За пять рублей, свидетельство уездного совдепа, на сером лоскуте бумаги, с серпом и с молотом, с безграмотными подписями властей, сменяется «посвидченнем» украинского гражданина.

Консул Веселовский, сравнительно молодой, так называемой, приятной наружности человек, делится получасовой беседой:

— Как гражданин Державы Украинской, с сего числа вы находитесь под покровительством ее законов!.. Переговоры нашего Шелухина с Раковским протекают во вполне благоприятной атмосфере!.. Ареста можете не опасаться, сохрани Боже!.. Насчет револьвера, как вам сказать?.. Советую не брать, чтобы не вышло случайных неприятностей со стороны германских оккупационных властей!.. Для облегчения переезда через Оршу, я дам цидулку для вручения моему агенту!

— Итак, всего найкращего, пане атамане! — любезно заключает консул свою речь и дружески, от искреннего сердца, пожимает руку новому гражданину Украинской Державы…

Дальнейший путь лежит по Невскому проспекту.

Кассир в окошечке, на городской железнодорожной станции, меланхолически пожал плечами, блеснул зелеными стеклышками пенсне и говорит:

— Билеты проданы!.. Все до единого на три месяца вперед!.. Удовлетворить ваше желание, гражданин, к прискорбию нельзя!

Но я не отхожу от кассы и снова повторяю:

— Благоволите дать билет!.. Я должен выехать сегодня!..

Кассир пытливо смотрит на меня, потом оглядывается и тихо произносит:

— В таком случае, я попросил бы вас зайти примерно через час!.. Есть гражданин, который, может быть, сегодня не уедет!.. Я предоставлю вам его билет!

Я поклонился и ушел…

Был ясный день… Сверкало солнце… Звучали городские шумы…