ответил Дик Фид энергично, несмотря на свой малый рост, расталкивая могучими плечами толпу и протискиваясь к взбешенному противнику. – Да, братец ты мой, кто бы я там ни был, невежда или мудрец, я-то уж никогда не посоветовал бы своему капитану оставлять столько задних парусов, когда, похоже, вот-вот налетит шквал.
В ответ на столь решительно высказанное утверждение, которое присутствующие нашли слишком дерзким, со всех сторон послышался громкий ропот. Ободренный явным всеобщим сочувствием, Найтингейл не замедлил ответить и притом без всякой кротости. Затем последовал оглушительный концерт: высокие, резкие голоса собравшихся в таверне создавали некий звуковой фон, а решительные и энергичные утверждения, выражения и прочие высказывания двух главных спорщиков выделялись на этом фоне низкими, глубокими басовыми тонами.
Некоторое время стоял такой шум, что спорящих было не расслышать. Появились также явные признаки того, что для разрешения спора Фид и боцман намереваются перейти от слов к действиям. Пользуясь всеобщей неразберихой, Фид прорвался к великану противнику и привел свой крепко слаженный корпус в боевое положение. Уже заходили взад и вперед четыре мускулистые ручищи, бугрясь, словно стволы индийского тростника, узлами мышц, суставов и сухожилий и грозя гибелью всему, что осмелится им противостоять. Однако нестройный гул наконец затих, и стало возможно разобрать, что именно говорят друг другу оба спорщика. И вот, словно удовлетворившись тем, что они могут положиться на силу своего красноречия, оба постепенно умеряли свой пыл, видимо склоняясь к тому, чтобы по-прежнему защищать свои позиции лишь с помощью языка.
– Ты, брат, добрый моряк, – сказал Найтингейл, снова усаживаясь на место. – И, если бы слово было то же самое, что дело, не сомневаюсь, судно слушалось бы тебя, как малое дитя. Но я-то видел, как целые эскадры двух- и трехпалубников, и притом под всеми флагами, – кроме разве флагов ваших мохоков27, ибо их судов, признаюсь, я никогда не встречал, – тихонечко, словно стаи белых чаек, полоскались под зарифленными парусами 28 , и потому
27 Мохоки – одно из североамериканских индейских племен.
28 Зарифить паруса, или взять рифы – уменьшить площадь парусов путем связывания нашитых с обеих сторон паруса тонких тросов – рифштертов.
знаю, что надо делать, чтобы судно не трепало и все переборки на нем остались целы.
– А я считаю, что нельзя класть судно в дрейф под задними четырехугольными парусами. Распусти, если хочешь, штаговые – вреда не будет. Но ни один моряк, если он хоть немного знает свое дело, не поймает ветра между грот-мачтой и подветренными вантами. Да что там, ведь всё это – слова вроде грома, что грохочет себе в небесах, а никого не ударит. Давайте спросим кого-нибудь еще, кто побывал на море и знает морскую жизнь и флот не меньше нашего.
– Если бы самый старший адмирал флота его величества был здесь, он бы сразу сказал, кто из нас прав, а кто нет. Так вот, братишки, если есть среди вас человек, кому посчастливилось получить морское воспитание, пусть скажет свое слово, чтобы правда тут не затерялась, словно свайка, упавшая между брас-блоком и реем.
– Есть такой человек! – вскричал Фид; он протянул руку, схватил за шиворот Сципиона и бесцеремонно втащил его на середину круга, образованного толпой, которая обступила обоих спорщиков. – Вот самый подходящий человек. Во всяком случае, против меня у него на один рейс больше – ведь он родился в Африке. Ну, отвечай, Сцип, да погромче, словно ты кричишь, когда ветер дует в лицо: под какими парусами ты положил бы в дрейф судно у берегов твоей родины, если бы была опасность внезапного шквала?
– Я бы не клал его в дрейф, – ответил негр. – Я бы пустил его на фордевинд29.
29 Фордевинд – направление ветра, дующего прямо в корму судна.
– Ладно, парень, но на случай шквала прижал бы ты его гротами или пустил двигаться посвободнее под одним фоком?
– Да это же каждый дурак понимает! – проворчал
Сципион, которому явно надоел этот допрос. – Как можно ставить грот, если вы хотите, чтобы судно шло устойчивей по курсу? Сами посудите, мистер Дик.
– Джентльмены, – промолвил Найтингейл, оглядевшись по сторонам с видом оскорбленного достоинства, –
скажите по чести, слыханное ли это дело таким неприличным манером выволакивать вперед негра, чтобы он тут высказывался прямо в лицо белому?
Этот призыв к предрассудкам собравшихся встречен был всеобщим одобрительным гулом. У Сципиона, который готов был отстаивать свою профессиональную точку зрения перед любым противником, не хватило мужества противиться столь явным признакам неудовольствия, вызванного его появлением. Не выразив ни малейшего негодования, не сказав ни слова в свою защиту, он скрестил руки и вышел из таверны с покорностью человека, слишком привыкшего к смирению, чтобы возмущаться. Однако