Красный космос

– Позвольте, уважаемый Ефрем Иванович, – приподнялся со своего места руководитель экономической секции Академии. – Экспедиция на Марс – дорогое удовольствие. Бюджет Академии наук сверстан на пятилетку и в нем заложено финансирование арктического проекта. Откуда вы предлагаете взять дополнительные средства?

– Предлагаю выйти с ходатайством в Совет министров об изменении статей бюджета Академии, – хладнокровно сказал Ефрем Иванович. – Ввиду внезапно открывшихся обстоятельств. Считаю, мы должны сместить приоритеты Академии с близлежащих целей на более перспективные.

– Что вы предлагаете конкретно, Ефрем Иванович? – спросил Председатель.

– Предлагаю урезать расходы на арктический проект и направить эти средства на организацию марсианской экспедиции.

Академики ошеломленно молчали, переглядывались друг с другом. На галерках крикнули: «Браво! Вперед, на Марс! На Марс!»

– А ведь я этого ожидал, – раздался тихий голос Петра Александровича. – Я ожидал, что мой арктический проект не оставит в покое наших смелых мечтателей, которые не задумываясь предпочтут журавля в небе синице в руках. Уж поверьте, Ефрем Иванович, если бы не этот гипотетический корабль на Луне, то вы бы откопали в Гоби динозавра с дыркой от пули в черепе и объявили о необходимости организации экспедиции к Проксиме Центавра, откуда в мезозойские времена прилетели инопланетные охотники на динозавров. А если бы не нашли череп, то отыскали что-то еще, потому как вам претит сама мысль о том, что ближние и практические цели, которые уже в ближайшие годы принесут советским людям новые и неисчислимые богатства, которые создадут крепкий фундамент для окончательной фазы перехода от социализма к коммунизму, которые…

Петр Александрович говорил и говорил все тем же тихим голосом, но от этого нисколько не страдала неопровержимость его аргументов. Он с методичностью иезуита-теолога вбивал гвозди в то, что хоть как-то могло бросить тень на саму идею о существовании высшей божественной силы.

И когда он закончил говорить, Председателю ничего не оставалось как только поблагодарить Ефрема Ивановича за интересный доклад, который несомненно будет изучен самым внимательным образом, а статьи расходов на исследования по данной тематике будут заложены в бюджет Академии в следующей пятилетке.

Удар молоточка по гонгу закрыл собрание.

Глава 4 Дочь солдата

Мама лгала ей, рассказывая про отца – военного летчика. В доме не имелось ни одной его фотографии военного времени, поэтому Зоя верила ей на слово. Раз мама сказала, значит, так оно и есть. Наверное, именно поэтому она и записалась в аэроклуб.

Ей нравилось летать. Нравилось ощущение отрыва от земли, когда все тяжелое, материальное остается там, внизу, а перед тобой распахивается бескрайнее синее небо. Ты словно птица – свободная, сильная, смелая. И даже тогда, когда мама все же призналась, что отец не имел никакого отношения к авиации, это ничего не могло изменить – Зоя хотела быть только летчиком. Военным летчиком.

Зоя не могла понять – почему она думает об этом сейчас? В своей квартире лежа на диване и уставившись в потолок. Фоном работал телевизор, сообщая о новых достижениях советских целинников, собравших очередной миллион тонн заполярной пшеницы, об успехах химизации промышленности и сельского хозяйства, в результате чего на сорок процентов увеличился выпуск товаров – хороших и нужных, а плодородие почв возросло на шестнадцать процентов, о запуске очередной термоядерной станции в Комсомольске-на-Амуре, которая должна с лихвой перекрыть дефицит электроэнергии в Сибири, об успехах космистики и выведении на орбиту Венеры нового спутника, которому предстоит исследовать поверхность далекой планеты.

Страна жила мирной, созидательной жизнью, и вряд ли в этом потоке новостей нашлось бы место тому, что произошло над проливом Цугару всего лишь сутки назад. Хорошо это или плохо? Зоя не знала.

Ей исполнилось шесть лет, когда война в основном закончилась. Где-то далеко-далеко, на берегах океанов, она еще тлела, но жизнь постепенно перетекала из военной в мирную, гражданскую. Возвращались эшелоны солдат. Расчищались и восстанавливались разрушенные города. Но она мало что помнила о тех годах. Детская память милосердно забывала плохое, а поскольку от тех времен остались лишь обрывочные картинки, то можно предположить – плохого было намного больше, чем хорошего.

Разве что День Победы крепко врезался ей в память, и то исключительно в конфетно-сахарном виде. День, когда она в первый раз попробовала настоящую конфету, которую мама сунула ей в рот – еще сонной, мало что понимающей, недовольной, что ее разбудили посреди ночи, слегка испуганной плачем матери, хотя ее слезы были всего лишь слезами счастья. Победа! Победа! Вкус непередаваемой сладости во рту, с которой не сравнятся ни свекла, ни сушеные яблоки, ни самодельная пастила из картофельных очисток.