Красный Крест

— Вечерами, возвратившись домой, я включал телеканал «Дискавери» и смотрел документальные фильмы о покорении космоса. Известный актер рассказывал о подготовке новых крестоносцев и экспедиции на Марс. Это отвлекало и завораживало. Уже следующим утром, возвратившись в палату и сев рядом с женой, под аккомпанемент приборов я рассказывал дочери, что путешествие на Марс более чем возможно. Я рассказывал, что марсианские сутки составляют 24 часа 37 минут 35,244 секунды и это очень близко к земным. Аппараты продолжали пикать, и я рассказывал, что на Марсе, как и на Земле, есть смена времен года, а на их экваторе бывает до 20. У Марса, продолжал я, есть атмосфера и вода. В общем, можно жить, ребята, можно жить.

Спустившись во двор больницы, я задирал голову, смотрел на пролетающий самолет и представлял, что однажды, быть может, лет через двадцать, дочь моя отправится покорять Марс. Я представлял, что спустя четверть века, когда будут решены последние из нерешенных проблем, когда фармацевты предпочтут зарабатывать на чем-нибудь новом, а исчерпавший финансовый потенциал рак будут лечить, подобно насморку, наша девочка возглавит первую экспедицию на Красную планету и найдет там маму.

Почему? Потому что несколько недель назад мы договорились об этом.

— Это было тяжелое время?

— Непростое. Больше похожее на сон. Когда по городу поползли слухи о смерти Ланы — стало тяжелее. Едва ли не каждый день мне приходилось обсуждать случившееся с разными людьми. В больницу стали приходить ее друзья и родственники. Все они хотели проститься с Ланой, но, к счастью, Максим запретил пускать их дальше приемного покоя. Приходили журналисты и, кажется, обыкновенные зеваки, которые выдавали себя за Ланиных старых друзей. Как-то раз завалился ее бывший. Он положил на стул гвоздики и обнял меня так, будто мы дружили всю жизнь. Хренов актер. Человек, от которого Лана ушла, вдруг вывалил на меня поток собственных переживаний, из которых следовало, что он никогда никого так не любил. Напоследок этот кретин промямлил что-то вроде того, что чувствует, что этот ребенок в какой-то степени и его…

На следующий день пришел мой отец. Несколько минут он говорил на отвлеченные темы, после чего озвучил единственный волновавший его вопрос:

«Что ты будешь делать?»

«В каком смысле, бать?»

«Надо бы тебе хорошенько подумать обо всем, Сань…»

«А над чем тут думать?»

«Говорю же: над всем…»

«Ты что, не хочешь стать дедом?»

«Я-то, может, и хочу, но какая-то странная ситуация получается… Люди разное говорят…»

«А что люди говорят?»

«Что нехорошо это все…»

«А что здесь нехорошего-то?»

«Ну не по-людски это как-то…»

«Жизнь спасать не по-людски?»

«Да нет же… Ты не перебивай меня… Выслушай спокойно… Лана же умерла… Господь призвал ее к себе… выходит, призвал к себе сейчас и вместе с девочкой, а вы воле его противитесь…»

«Бать, ты чего несешь?»

«А что такого? Сань, давай прямо: я понимаю, что для тебя… да для всех нас это большая беда, но нельзя же так! Мы же знаем, что уже через два часа после смерти в организме начинаются необратимые процессы…»

«Ты давно у нас врачом стал?»

«Я, может, врачом и не стал, но понимаю, что вы тут какой-то ерундой занимаетесь. Ты сам посуди: каково этому ребенку будет житься? Во-первых, без мамки, во-вторых, в школе, когда узнают о ее судьбе, — ты же сам прекрасно понимаешь, что затюкают же!»

«Не затюкают! Я уже решил, что мы уедем отсюда…»

«Куда вы уедете?»

«Да хоть куда…»

«Ну не знаю… Решать, конечно, тебе, но ты подумай хорошенько. Все-таки, может, лучше схоронить Лану, а?»

«Ты предлагаешь ребенка заживо похоронить?!»

«Как можно похоронить того, кто еще не родился?»

«Бать, девочка там, внутри, и она жива».

«Но если вы отключите Лану от аппаратов, она сразу умрет».

«Так ты предлагаешь ее убить?»

«Я предлагаю поступить по-людски. Сам посуди, даже сейчас, когда мы тут с тобой спорим, она не похоронена. А как ее душа может обрести покой, если мы так поступаем? Ты понимаешь, что взял жену в плен собственного горя?»

«Я понимаю, что ты находишься в плену собственного невежества, бать».

«Злишься?! Я же спокойно пришел поговорить. Я понимаю, что первый год тебе тяжко будет, но что уж тут поделаешь — такой уж твой крест».

«Бать, спасибо, что зашел».

Вслед за отцом приходил батюшка. Ничего хорошего от этого визита я не ожидал, но, к счастью, ошибся. Батюшка оказался человеком добрым и спокойным. Он пришел поддержать меня и, к удивлению моему, был отзывчив:

«Сейчас, Александр, люди вам многое будут говорить, возможно, даже подкреплять свои глупости какими-нибудь цитатами из Писания, но вы на это дело внимания не обращайте. Вы молитесь, молитесь, Александр! Вы молитесь, и я буду молиться за вас! Вы знайте, что ничего плохого не делаете, напротив, спасаете новую жизнь, — а это единственно важное и ничего важнее этого нет!»

«Спасибо, отец…»

«Отец Сергий…»

«Спасибо, отец Сергий! Жаль только, я не очень верю в вашего шефа».

«Это я понимаю… это ничего… я буду молиться за вас! Вы, главное, не сдавайтесь!»