Красный Крест

НКИД в то время располагался на Кузнецком Мосту. Во время обедов друзья часто сидели в маленьком сквере напротив. Вокруг колесили английские автобусы «Лейланд», и, разглядывая их, Татьяна Алексеевна представляла, что возвращается в Лондон.

— У нас даже была такая игра: мы закрывали глаза и приглашали друг друга в родные города. Азаров водил меня по Генуе, а я гуляла с ним по Тайт-стрит, где когда-то жили Марк Твен и Оскар Уайльд, по Тайт-стрит, где когда-то стоял мой дом.

Соседка вновь повторяет слово «дом», и я отвлекаюсь. Поразительно, как привычные, затертые звуки могут вдруг обрести новый смысл. Отныне, произнося это слово, я буду подразумевать новую точку и другой город. Дом прошлый и дом возникающий, дом детства и дом тишины. Глядя на пакеты с едой, я думаю, что нужно позвонить маме и узнать, как там дочь.

— Вы дважды взглянули на часы, Саша. Вам совсем неинтересно?

— Нет-нет! Наверное, даже интересно… Просто знаете, у меня сейчас не самые веселые времена. Переезд, другая страна. Чувствую себя немного растерянным.

— Почему вы перебрались сюда?

— Подумал, что так будет лучше для дочери.

— Красивая она у вас?

— Не знаю, пока сложно сказать.

— Я всегда была некрасивым ребенком. С другими случаются трансформации, когда в восемь ты еще чертенок, а в десять уже вроде и ничего, но это не моя история. Подобно Советскому Союзу, в безобразии своем я была стабильна. Кажется, мне было лет двенадцать, когда папа зачем-то сказал: «Не расстраивайся, зато ты у нас умная!»

Воистину, мужчины — бесчувственные существа! Если бы кто-нибудь взял на себя труд объяснить им, что одна такая фраза способна травмировать девочку на всю жизнь! Впредь я всегда стеснялась себя. Впрочем, вряд ли это интересовало моего отца — он строил новый и совершенный мир. И пока папа пытался наладить отношения с Западом, я спрашивала у нянечек, почему он не любит меня. Тетушки не отвечали, но лишь гладили меня по голове. Папа же не сдавался! Уже в Москве, перед самой смертью, он вернулся к этому разговору:

«На самом деле ты у меня очень красивая! Просто должен появиться человек, который сумеет разглядеть твою красоту».

Отец мой мог бы на этом и закончить, но для чего-то продолжил:

«Ты как конструктивистское здание!»

Да-да, представляете, он так и сказал:

«Ты, моя милая, как конструктивистский дом. Сейчас еще не все понимают твоей красоты, но, поверь мне, пройдут годы, и тобой будут восхищаться!»

Странно, что о функциональности моей он ничего не сказал. Самое смешное, что папенька оказался прав — моим мужем стал архитектор. Папин тезка, Леша. Муж часто повторял, что влюбился в меня с первого взгляда, что тогда, впервые увидев меня в сквере против НКИДа, не смог оторвать глаз. Глупость какая, но что ж…

Они познакомились летом 34-го. Время медленного фокстрота и подступающей жары. К этому моменту в ее жизни проскользнули несколько мужчин, но следа не оставили. Каких-либо иллюзий на собственный счет у Татьяны никогда не было.

— Как там говорили? Третий сорт еще не брак? Вот это про меня. Я понимала, что со мной остаются не от хорошей жизни. В общем, когда Леша подсел ко мне знакомиться, я вдруг подумала, что он шпион. Нет-нет, я серьезно! К тому времени я уже почти пять лет жила в Москве, работала в НКИДе и по части страха успела поднатореть. Когда незнакомец заговорил со мной, я решила, что он иностранный агент. Все это выглядело так странно. Я сижу себе, уродина, и вдруг на́ тебе — такой красавец и знакомится со мной.

Несколько первых дней она не разговаривала с ним. Натурально. Думала, проверяют. Леша здорово шутил, но Татьяна даже не улыбалась.

— Помню, как я спросила у Пашки Азарова, считает ли он возможным, что кто-нибудь влюбится в меня? Глупый вопрос, я знаю. К тому же не совсем корректный. Так или иначе, Пашка похлопал меня по плечу и спросил:

«Какой он?»

«Красивый, интеллигентный, похож на шведа».

«Может, действительно шпион?»

«Не знаю, но в меня уже, кажется, проник…»

«То есть вы уже того?»

«Дурак ты, Азаров!»

Алексей был терпелив. Он стойко переносил все странности Татьяны. Она же по-прежнему относилась к нему как к лазутчику. Более того, с каждым днем подозрения Татьяны Алексеевны только усиливались! Она не сдавалась, а он не отступал.

— Ну кто бы стал тратить столько времени на дурнушку вроде меня? Москва кишела красотками, а он прилип ко мне будто банный лист. Может, знал, что я жила на Западе? Может, хотел уехать?

Каждый вечер, стоя перед зеркалом, она перебирала платья и причины, основания и сережки. Со страхом она пыталась угадать, когда же он исчезнет, но Лешка не уходил.

— Я была готова поверить во что угодно, но только не в любовь. Кажется, я рассказывала вам, что с детства любила рисовать. И вот представьте себе, однажды Леша пришел на свидание с мольбертом!

«Это еще что?» — спросила я.

«Это тебе».

«Зачем?»

«Я видел, как во время обеда ты рисовала на листке».

«Ты следишь за мной?»

«Глупая, я всего-навсего часто бываю здесь… по делам».

«По каким таким делам?»

«Придет время — расскажу. Пойдем, я тебя провожу».