Красный Крест

Возле Каменного моста,
Где течет Москва-река,
Возле Каменного моста
Стала улица узка.

Там на улице заторы,

Там волнуются шоферы.
— Ох, — вздыхает постовой, —
Дом мешает угловой!

Сема долго не был дома —

Отдыхал в Артеке Сема,
А потом он сел в вагон,
И в Москву вернулся он.

Вот знакомый поворот —

Но ни дома, ни ворот!
И стоит в испуге Сема
И глаза руками трет.

Дом стоял

На этом месте!
Он пропал
С жильцами вместе!

— Где четвертый номер дома?

Он был виден за версту! —
Говорит тревожно Сема
Постовому на мосту. —

Возвратился я из Крыма,

Мне домой необходимо!
Где высокий серый дом?
У меня там мама в нем!

Постовой ответил Семе:

— Вы мешали на пути,
Вас решили в вашем доме
В переулок отвезти.

Поищите за углом —

И найдете этот дом.
Сема шепчет со слезами:
— Может, я сошел с ума?

Вы мне, кажется, сказали,

Будто движутся дома?
Сема бросился к соседям,
А соседи говорят:

— Мы все время, Сема, едем,

Едем десять дней подряд.
Тихо едут стены эти,
И не бьются зеркала,

Едут вазочки в буфете,

Лампа в комнате цела.
— Ой, — обрадовался Сема, —
Значит, можно ехать
Дома?

Ну, тогда в деревню летом

Мы поедем в доме этом!
В гости к нам придет сосед:
«Ах!» — а дома… дома нет.

Я не выучу урока,

Я скажу учителям:
— Все учебники далеко:
Дом гуляет по полям.

Вместе с нами за дровами

Дом поедет прямо в лес.
Мы гулять — и дом за нами,
Мы домой — а дом… исчез.

Дом уехал в Ленинград

На Октябрьский парад
Завтра утром, на рассвете,
Дом вернется, говорят.

Дом сказал перед уходом:

«Подождите перед входом,
Не бегите вслед за мной —
Я сегодня выходной».

— Нет, — решил сердито Сема, —

Дом не должен бегать сам!
Человек — хозяин дома,
Все вокруг послушно нам.

Захотим — и в море синем,

В синем небе поплывем!
Захотим —
И дом подвинем,
Если нам мешает дом!

Барто, конечно, описывала перенос дома по улице Серафимовича, а не тысячи задержаний, но слез моих это остановить не могло. Знаете, Саша, я иногда думаю, что если бы в тот вечер мы нанесли на карту Москвы точки с местами арестов — город этот напоминал бы решето…

Я смотрю в окно: небо темнеет. Повернувшись к картинам, словно перебирая карточки в библиотеке памяти, Татьяна Алексеевна расставляет холсты.

— Вот, я хочу вам кое-что показать… — она берет одну из картин и поднимает ее перед собой.

Диагональю землю разрезает ночной поезд. Черно-синие цвета. Вагоны не пассажирские, а грузовые. Здесь тени и мгла. Желтый огонек освещает лишь лобовое стекло машиниста. Локомотив крохотный и тонкий — полотно большое. Я ожидаю, что соседка расскажет об этой картине, но Татьяна Алексеевна вдруг отставляет холст и, кивнув самой себе, подходит к столику. Вытащив из бумажного пакета пластинку, она включает проигрыватель.