Красный лик: мемуары и публицистика

Это последнее обстоятельство – самое замечательное: революция если и создала своих писателей, то этим писателям – увы! – веры решительно никакой нет. Эти довольно буйные создания, до поры до времени мирно пасущиеся в литературных загонах Госбанка, яростно брыкающиеся по заказу «классовых врагов», – выдрессированы на укороченном мундштуке. Свидетелями они быть не могут, как не может быть свидетелем любой лихой парень из ГеПеУ, хотя всё знает отчётливо и тонко. Нужно, господа, во что бы то ни стало – чьё-то независимое мнение! Хотя я и писатель…

И Горький – остался один из прежних писателей; большевики бы охотно рядом с Ильичом положили бы под стеклом труп другого грешника против русской государственности – Льва Толстого, если бы он уже не распался во прах, и утверждали бы, что Толстой и есть их настоящий предтеча. Вообще, ведь парвеню – должны обзаводиться портретами приличных предков. И Горький – тот труп, который должен свидетельствовать во славу того, что очевидно:

– Се лев, а не собака! У революционного коня ещё поднят хвост, и он мчится вперёд, и вовсе он не та скамейка, на которой прискакал домой дед из «Пропавшей грамоты».

* * *

Но что такое господин Горький в настоящий момент?

Во-первых – он бывший человек, бывший писатель; правда, пишет он и сейчас – но живёт-то за счёт процентов со старой славы. С «Матерью», с «Исповедью» и с другими тенденциозными произведениями умерло литературное значение Горького. Вместо произведений чисто художественных, полных кровью действительности, Горький пошёл по пути «идеологии» определённого толка и в этой идеологии не ушёл дальше любого слесаря, тщащегося решить «проклятые вопросы».

Слесарь может быть хорошим человеком и хорошим слесарем, но решение таких вопросов не его специальность, хотя он и «от горна».

На Горького литературный салон смотрел чрезвычайно веротерпимо, да и он держался веротерпимо, покамест это ему нужно было. Горького даже в старое время тянули в академики с его примитивизмом классовых отношений и вообще относились к нему так, как он, конечно, никогда в настоящее время не относился к своим былым коллегам.

Посмотрите, как честил и как чистил он тех, с кем раньше был друг-приятель, как ругал зарубежных литераторов в своём интервью перед поездкой в Россию.

С этой точки зрения Горький не что иное, как литературный кулак, умело использовавший свой талант и своё своеобычное положение в литературе. Напрасно было бы считать его Ломоносовым, проделавшим более сложный путь к верхам жизни; и хотя Ломоносов любил и выпить, и любил подраться, и был вообще неукротимой буйной русской натурой, хотя он вышел из крестьянской избы – разве он когда-нибудь позволил бы себе занять по отношению к своему русскому обществу – такую позицию, как занял Горький.

Крестьянин, а потом академик Ломоносов – одно. Мещанин, а потом полуакадемик Горький – другое. Первый с ног до головы русский, пылающий величием и силой своего духа. Горький – пылает завистью с ранних лет, что он родился в мещанской семье, со всем пафосом европейского люмпен-пролетариата.

И академик Ломоносов засвидетельствовал бы со свойственной ему прямотой пролетарского его происхождения то, что он видел бы в России в настоящее время, и иначе, нежели то сделал Горький. «И у Господа Бога в шутах не хочу состоять!» – говорил Ломоносов. Но Максим ревёт «осанну» той коммунистической чепухе, которую он видит в Москве, состоя в литературных шутах при совнаркоме.

– Ой, сдохну! Ой, сдохну!.. Как замечательно!.. Как хорошо!..

Гун-Бао. 1928. 24 июня.

К толпе!

Разговоры, разговоры, разговоры.

Публика спешит что-то выговорить… Чего-то добиться…

Разговоры – всё равно как пена на пиве. Кажется, что пьёшь, а на самом деле только разжигаешь воображение…

А напьёшься только тогда, когда доберёшься до жидкости… Плотной и холодной…

Удовлетворение будет тогда, не когда господа Милюковы, Струве, кадеты всех мастей и проч. до чего-то «договорятся» (до чёртиков, что ли?), а тогда, когда выйдут личности с практическим подходцем.

Во всяком деле – прежде всего личность. Человек.

Если вы хотите открыть торговлю – вы не обойдётесь без такого, который отличен талантом торговли…

Если вы хотите себе дворника, то вы должны найти человека такого, у которого словно по волшебству подметён рано утром двор, убран снег, наношена вода, тротуары посыпаны песком…

Не прельстит же вас человек, который исторически сможет подойти к предмету о посыпке тротуаров или к цифрам финикийского оборота?

Если вам надо государство – вы должны брать людей, которые умеют его делать.

Ни Милюков, ни Струве этого не умеют. Это они блестяще доказали своей прошлой деятельностью. А уж и социалисты – тем паче.

Нужно практиков, практиков, господа. Твёрдых, простых, немудрящих.

Разговоры, разговоры, разговоры…

Словно щенок, тычущийся мордой в углы…

* * *

Пишут, пишут, пишут.

Для кого? – невольно задаёшь себе этот вопрос (сам грешен!).

Представишь себе своих знакомых.

На одного большая статья производит впечатление пушки, направленной ему в физиономию…