Осенью, когда начался новый театральный сезон, он пригласил её во МХАТ на премьеру поставленного по его инсценировке „Воскресения“ Льва Толстого. Она пришла в нарядном платье из серебристого шёлка, сшитом по последней моде, длинном сзади, укороченном спереди, в чёрных шёлковых туфлях, элегантная, юная, прелестная. У него замерло сердце: может быть, это судьба? Но разница в возрасте? Во взглядах на жизнь? Что она, беззаботная комсомолочка, знает о жизни? Она принимает его ухаживания охотно, но что у неё в душе? Может быть, ей просто льстит, что за ней, совсем ещё девчонкой, ухаживает зрелый мужчина, к тому же человек известный, герой гражданской войны, крупный партийный работник?
Он осторожно стал выведывать у неё заветное — её мысли, настроения. Оказалось, она была не так уж и наивна в своих взглядах. Прятала за внешней беззаботностью свои вопросы, недоумения, которые ей не с кем было обсудить.
Однажды она ему призналась:
— Я не понимаю, что у нас в стране происходит? Можете вы мне объяснить, например, зачем нужны чистки партии? В таком виде, как они обычно проводятся? У нас в институте сейчас проходит очередная чистка. Нас, комсомольцев, заставляют присутствовать на этих собраниях. В качестве воспитательной меры. Это ужас, что такое. Сначала от человека требуют полную исповедь о себе. Кто он по социальному происхождению? Если происхождение сомнительное, то поддерживает ли связь с родителями? Что делал в революцию, гражданскую войну? Не сочувствовал ли какой-либо оппозиции? Затем начинаются допросы с пристрастием. Как он объяснит факт, что его бабка торговала семечками или что у его жены кто-то как будто видел на руке золотое кольцо? И знаете, что меня больше всего поражает? Невозможность оправдаться. Человеку просто не верят, подозревают во лжи. Раздувают мелкие факты, из мухи делают слона. Зачем?
— Да, много нелепого, — согласился он. — Люди привыкли бороться со всякими уклонами, не могут остановиться. Со временем это пройдёт.
— Или вот ещё. Газеты твердят об успехах коллективизации, о том, что крестьяне валом валят в колхозы, мол, светлое будущее деревни обеспечено. А в это время у нас карточки на хлеб. Лишенцам и их не дают. Они лишены всего. А что на самом деле происходит в деревне? Моя мама недавно приезжала навестить нас, она живет в Краснодаре. Её муж, партиец, был мобилизован для внедрения колхозов. Так он рассказывал, как на деле происходит коллективизация. Как семьям, объявляемым кулацкими, приказывают собраться в полчаса, взяв с собой в узелок самое необходимое. А их дома и всё, что ими нажито, забирают в колхоз. Потом их увозят в скотских вагонах куда-то в Сибирь и там высаживают в безлюдных местах, в болотах, без продуктов, без всякого инструмента — выживай, если сможешь. Это как понять?
Что он мог ей ответить? Он честно признался, что и сам не понимает, как и почему дела в стране приняли такой трагический оборот, он тоже об этом много думает и пока не знает ответа. Но он благодарен ей за эту откровенность. Теперь он лучше знает и понимает её, ему это важно, потому что и у него есть вопросы, которые не с кем обсудить, у него нет друзей, с которыми он мог бы быть вот так же искренен и откровенен, как она с ним, и как, теперь он это знает, и он может быть искренним и откровенным с ней.
В начале ноября они возвращались с концерта Шумана. Шли пешком по уже пустым и тихим улицам. Падал первый снег. Оба молчали, музыка ещё звучала в душах. Вышли на Яузский бульвар, подошли к её дому. Пора была прощаться. Он взял её руку в свою. Она вдруг спросила:
— Фёдор Фёдорович, а вам нравится ваша работа?
Он засмеялся. Ответил, не отпуская её руки:
— Нравилась бы, если бы не приходилось иногда запрещать пьесы или даже целые спектакли. Да я собираюсь оставить эту работу. Мне предлагают место посла в Эстонии. — Помолчав секунду. — Выходите за меня замуж, Муза. Я вас люблю. Поедемте вместе.
Она растерялась.
— Не отвечайте сейчас ничего, — поспешил он прибавить. — Я понимаю, для вас моё предложение неожиданно. Подумайте, разберитесь в своих чувствах. Через некоторое время дадите ответ.
Он поцеловал её руку и, не удержавшись, давно тянуло, поцеловал её в губы, в самом деле ощутив на своих губах дразнящий вкус пенного мёда.
Они продолжали встречаться. Но их отношения уже изменились, оба понимали, что их судьба решена.
В конце года они поженились, она переехала в его двухкомнатную квартиру в гостинице „Люкс“, неподалёку от Страстной площади. А в начале следующего, 1930 года он уехал в Таллин, бывший Ревель. Она оставалась ещё некоторое время в Москве, ей нужно было сдать выпускные экзамены в институте…»