Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

Для них общение с ним было небесполезным. Как человек осведомлённый, он помогал им точнее судить о стране Советов. Эстонцев более всего интересовал механизм принятия решений в СССР на высшем уровне. Интересовали их также и тревожили крутые перемены во внутренней политике СССР, частая смена курсов. До них доходили вести о том, какими методами осуществлялась в стране коллективизация. Как всё это следовало понимать? Эти люди в беседах с ним были предельно откровенны, не юлили, признавали просчёты и провалы в политике своего правительства. Платя откровенностью за откровенность, он объяснял всё так, как сам понимал. Да, в стране неблагополучно, много ошибок, руководство страны заносит то влево, то вправо. Всё больше политику определяет произвол небольшой, очень сплочённой группы членов Политбюро, первую скрипку в которой играет Сталин. Куда это приведёт страну? Неизвестно. Можно только надеяться, что со временем всё наладится, в партии есть силы, способные вести корабль государства более надёжным курсом.

Он, конечно, понимал, что, объясняясь так, не делал подарка режиму, установившемуся на родине. Но он давно решил для себя: он служит России, а не Ленину, Троцкому или Сталину. И собираясь ехать за рубеж, фактически убегая от тягостной обстановки, в которой жил последние годы, твёрдо знал, что едет служить России, что за границей он будет полезнее России, чем находясь в Москве, вблизи от Кремля, от тех, кто теперь определял ход жизни страны. Как бы то ни было, сознавал: не всё то хорошо для России, что хорошо для этого режима.

22 марта 1930 года Раскольников писал Горькому из Ревеля: «Шлю Вам сердечный привет из Эстонии, где я нахожусь всего только две недели. Я очень доволен, что ушёл из Главискусства, потому что, сказать по правде, эта административная работа меня не удовлетворяла. Искусством очень приятно наслаждаться, но им неприятно руководить. Меня гораздо больше влечёт к себе политическая работа в области международной политики и творчество, литература…»

В конце мая того же года Фёдор съездил в Москву за Музой, сдававшей последние экзамены в институте, привёз её в Таллин, приставил к ней учителей французского и немецкого языков. И она начала вживаться в жизнь за границей. Впоследствии она так писала об этом в книге «Моя жизнь с Раскольниковым»:

«Ранним июньским утром 1930 года мы приехали в Таллинн… От предшествующего А. М. Петровского нам в наследство досталась его кухарка Марфа Ивановна, пожилая русская женщина, всю жизнь прожившая в Эстонии. Меня поразило обилие пищи, после откровенно голодного существования в Москве. По заведенному женой Петровского порядку, после утреннего кофе с булочками, маслом, вареньем, мёдом, в полдень подавался завтрак: омлет, ветчина, шпроты, кильки, сыр и прочее. В пять часов обед: закуски, суп, рыба или мясо с гарниром, десерт. Наконец, в девять часов ужин…

Скоро я к своему удивлению заметила, что все сотрудники полпредства, особенно не принадлежащие к дипломатическому персоналу, жаловались на тоску „по родной советской стране“ и в один голос хулили всё в Эстонии. Здесь ничто им не нравилось: ни город, ни климат, ни люди, ни магазины, ни еда, ни кино. „У нас всё лучше“ или „будет всё лучше“ — слышала я. Такое единодушие сперва изумляло меня, но Федя объяснил мне его причину. Сотрудники полпредств, торгпредств и вообще все заграничные работники отбирались чрезвычайно внимательно Особым отделом ГПУ. Малейшая „зацепка“ — родственники за границей, родители, принадлежавшие к бывшим „эксплуататорским классам“, плохая характеристика ячейки и т. и. — и нет никакой надежды получить назначение. Тщательно протёртые песочком, вымытые в трёх водах, прошедшие через огонь, воду и медные трубы ГПУ, сотрудники являлись по месту службы. Но и здесь надо было держать „ухо востро“. В каждом полпредстве находились один или несколько представителей ГПУ. Они обыкновенно занимали второстепенные должности для „отвода глаз“ — секретарь консульства, завхоз… Если замечалась склонность к „моральному разложению“, настоящий жупел в полпредствах 1930-х годов, то виновный незамедлительно откомандировывался в СССР без надежды попасть ещё раз за границу…

Всем сотрудникам полпредства, кроме дипломатического персонала, были запрещены какие бы то ни было личные сношения с иностранцами и с обитателями страны, в которой они находились. Бедные люди изнывали, варясь в собственном соку…»

Муза, к счастью, относилась к дипломатическому корпусу, и потому имела право свободно общаться с эстонцами и обитателями Эстонии, благодаря чему они могли как самим посещать культурные мероприятия эстонцев, так и приглашать их в полпредство для встреч и знакомства с нами. Вследствие этого, пишет она, у нас завязались дружеские отношения с эстонской интеллигенцией, в особенности с писателями. Мы приглашали их на чай (это было в моде тогда) или на обед. Привожу выписку из одной газеты («Нооль», № 20, 1931 г.):