Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

— В таком случае могли бы зайти ко мне без предупреждения, — рассмеялся я.

— Бедный поэт! Воображаю, как вы разочарованы в современных женщинах. Читала в „Сегодня“ ваше „Годами девочка, а как уже черства…“

— Зато природа не изменяет. Если, конечно, люди от неё подальше, то есть не успели её испортить.

— Что вы теперь пишете? — спросил Раскольников.

— Большей частью пацифистские стихи.

— А помните свои строки: „Когда отечество в огне, и нет воды, лей кровь, как воду?..“

— Это написано в августе 1914 года, но уже в сентябре я опомнился и написал: „Ни капли крови и ничьей…“

— Ваши ближайшие планы?

— В октябре еду в Югославию и в Болгарию читать стихи, созерцать южную природу.

— А в СССР не хотели бы проехаться?

— Я слишком привык к здешним лесам и озёрам…

— Однако же, за границу едете?

— Там всё новое, неизведанное. Да и что я стал бы читать теперь в России? Там, кажется, лирика не в чести, а политикой я не занимаюсь. У меня даже стихи есть: „Долой политику — сатанье наважденье!“

— Лирика всегда и везде нужна. И в СССР.

Я показал посетителям свой синий кабинетик. Они внимательно разбирали надписи на портретах, подаренных мне некоторыми знаменитостями. Минут через 40 собрались ехать.

— Хотелось бы ещё парк и виллу осмотреть. Не прокатитесь ли с нами?

— С удовольствием.

В парке встретили жену со знакомой барышней. Вышли из автомобиля, познакомились. Спустились к Пюхаеги, поднялись на противоположный берег. Машина тихо следовала сзади. Я попросил управляющего дворцом показать все его сорок комнат. Всё было очень запущено, но природа понравилась. Гуляя по парку, всё время говорили о стихах, музыке, живописи.

Уезжая, Раскольников подарил мне едва начатую коробку русских папирос — совсем прежние! — „Нева“.

Кстати, пока полпред и его спутники сидели у меня, одна барышня беженка, как она сама мне впоследствии рассказывала, увидев советскую машину у нашего дома, побежала домой за белой краской и затем намалевала на автомобиле крест и корону…»

Спустя девять лет, то есть — в 1939 году, когда Фёдора Фёдоровича Раскольникова объявили в СССР врагом народа, Игорь Северянин написал этот мемуарный очерк о встрече с ним в Тойле — «Визит полпреда». Тем самым он подчеркнул перед всеми свою независимость от всякого рода политических игр. «Долой политику — сата́нье наважденье!» — эти строки из своего стихотворения «Долой политику!» Игорь Северянин демонстративно цитирует в очерке «Визит полпреда», удерживая таким образом встречу с Раскольниковым не только в своей собственной памяти, но и в сознании всех остальных читателей.

…А тем временем жизнь в Эстонии продолжала открывать перед Фёдором и Музой всё новые и новые жизненные просторы, понемногу заслоняя собой ту тоскливую, а порой и драматичную жизнь, которую они наблюдали в России.

«С Музой отношения складывались счастливо, — снова писал в своей книге „Отступник“ Владимир Савченко. — Ему нравилось доставлять ей большие и маленькие радости. Они много вместе читали, оставаясь одни, по вечерам. Она любила слушать стихи, и он часами читал ей из Бунина и Ходасевича, по-французски из Бодлера, Аполлинера. Читали прозу — Шмелёва, Ремизова, Набокова, Алданова, читали из мемуарной литературы, особенно интересовавшей его…

Оба любили путешествовать. В свободные дни садились в машину и отправлялись в Тарту, Пярну, Гунгенбург. В первый же отпуск он повёз её в Берлин и Париж.

В Берлине их поразила неброская, стыдливая нищета населения, очереди за благотворительным супом, прилично одетые мужчины, протягивающие шляпы за милостыней. Гейнц Нейман, водивший их по Берлину, рассказывал о падающей экономике, растущей безработице. Они встретили небольшую колонну марширующих штурмовиков со свастикой на рукавах коротких курток. Прохожие останавливались, смотрели на шествие с любопытством, иные — с ироническими улыбками.

— Кое-кто из политиков считает, что наци очень скоро могут взять верх в Германии, — сказал Раскольников.

Гейнц рассмеялся:

— Чепуха! Ничтожная кучка кретинов. Что они в сравнении с этой силой? — Они проходили мимо громадного дома немецкой компартии с типографией „Роте фане“, на этот дом указывал Гейнц.

В Париже без устали бегали по музеям, выставкам, объезжали знаменитые предместья. Жили в полпредстве, в прекрасном старинном, но страшно запущенном особняке — там по ночам по коридорам с визгом носились крысы.

Раскольникову хотелось повидаться с Эренбургом, жившим в Париже, с ним он давно был знаком, печатал у себя в „Молодой гвардии“, в „Красной нови“. Нашли его в полуразвалившемся доме на глухой улочке, в узкой, сырой, нетопленой комнате; оказалось, он сидел без гроша. Дали ему денег, он повёл их в знакомый ему кабачок, жаловался на московских критиков, обвинявших его в преклонении перед Западом, он же не мог парировать удары, живя вдали от Москвы. Отчего же он не часто появляется в Москве, спросил Раскольников. Съездил бы, устроил там свои дела и вернулся назад.