Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

«Публично ещё никто — ни до, ни после — не говорил Сталину таких беспощадных слов. Разве что Троцкий из его далёкого и близкого зарубежья. Однако всем было известно, что Лев Давидович являлся давним соперником Сталина, а точнее — его недругом, и поэтому критические выступления Троцкого воспринимались людьми совершенно по-иному, нежели обвинения Раскольникова, не имевшего отклонений от генеральной линии партии… Фёдор Раскольников писал эти строки во франции, далеко от Москвы, обвиняя Сталина в создании атмосферы тотальной подозрительности, недоверия, шпиономании и доносительства. Если подобное чувствовали граждане СССР, находившиеся в Париже и других французских городах, то что тогда говорить об обстановке внутри Советского Союза?..»

Атмосфера в нашей стране в те годы была очень неоднозначной — повсюду возводились мощные гидроэлектростанции и заводы, строились железные дороги и города, открывались новые институты и театры, создавались современные машины и самолёты, а параллельно этому безостановочно работала огромная карательная машина, которая истребляла самых ярких и лучших граждан нашего государства. Каждый день в сторону Сибири отправлялись перегруженные людьми теплушки, увозившие людей в далёкие лагеря. Но это были ещё счастливчики, по сравнению с теми, кто был расстрелян на Бутовском полигоне, в Коммунарке или любом другом из тринадцати московских мест массовых расстрелов.

Троцкий и Ленин

Спустя четверть века после таинственной кончины Фёдора Раскольникова, писатель Илья Григорьевич Эренбург обратился письмом к его вдове Музе Васильевне Канивез-Раскольниковой с просьбой рассказать ему, как и при каких обстоятельствах произошла гибель её мужа, потому что по свету кочуют самые разные варианты его смерти. По одной из них, он умер от пневмонии, которую ему недостаточно хорошо лечили французские врачи. По другой, он во время припадка безумия выпрыгнул из окна психбольницы в городе Ницце. По третьей, он, узнав о заключении пакта Молотова-Риббентропа между СССР и Германией, впал в тяжёлую депрессию и покончил жизнь самоубийством. По четвёртой, его убили и выбросили с пятого этажа частной лечебницы агенты Берии, в число которых входил муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон. По пятой, он был найден рано утром мёртвым под окнами той французской клиники Святого Луки в Ницце, где он скрывался от возмездия вездесущего Сталина. Но сам ли он шагнул через подоконник или его оттуда выбросили насильственно — это до сегодняшнего дня остаётся тайной… Но ответ от Музы Раскольниковой на это письмо не задержался, и она писала Илье Эренбургу о смерти своего мужа следующее:

«М. В. Раскольникова-Канивез.

Страсбург, 28 марта 1962.

Глубокоуважаемый Илья Григорьевич, сердечно благодарю Вас за Ваше письмо.

Отвечаю сразу же и с полной искренностью на вопрос, который Вы мне ставите. Нет, Фёдор Фёдорович Раскольников не покончил самоубийством. Прежде чем рассказать Вам о его кончине, я хочу подчеркнуть, что если бы он покончил самоубийством, то я не видела бы никакой необходимости скрывать этот факт. Лично я не нашла бы ничего порочащего память Фёдора Фёдоровича в том, что он, не выдержав действительно огромных моральных страданий, покончил с собой. В те годы подобный исход не был уж таким исключением. И для меня лично память моего мужа, которую я свято чту и буду чтить всю жизнь, никак не омрачилась бы от этого. Но действительность есть действительность, и Фёдор Фёдорович не покончил самоубийством, а умер естественной смертью. Возможно, что, если бы его организм не был подорван тяжёлыми испытаниями, он справился бы с болезнью и выжил бы, но всё это остаётся в пределах догадок и предположений, фактически же всё произошло так: к тяжёлым моральным страданиям Фёдора Фёдоровича прибавилось ещё большое личное горе. Наш первый ребёнок, сын, родившийся в 1937 году в Софии, скоропостижно умер в Париже от молниеносного энцефалита 1 февраля 1939 года. В мае 1939 года Фёдор Фёдорович и я, покинув Париж, поселились на некоторое время в Audibis. 25 августа 1939 года Фёдор Фёдорович заболел. Болезнь началась сильным нервным припадком, когда врач осмотрел его, он нашёл большой жар и констатировал воспаление лёгких с распространением инфекции в мозгу, и это мозговое заболевание и было причиной смерти Фёдора Фёдоровича. Он был болен неполные три недели. Я поместила его в одну из клиник Ниццы, созвала консилиум, сделала всё, что могла, чтобы его спасти. Но все усилия оказались напрасными. Болезнь протекала очень бурно. Все три недели Фёдор Фёдорович почти не приходил в себя — сильная мозговая горячка, бред и беспамятство почти не покидали его. Он буквально сгорел. 12 сентября в полдень он скончался у меня на руках. В последние минуты сознание вернулось к нему, он узнал меня, вспомнил свою мать и говорил о ребёнке, что мы ожидали. Ожидание этого ребёнка было последней радостью Фёдора Фёдоровича, но он его уже не увидел. Наша дочь родилась после его смерти, 17 апреля 1940 года в Париже.