Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

В мемуарах российского политического деятеля и журналиста Владимира Михайловича Зензинова (1880–1953) упоминается эпизод, в котором описывается, как Фондаминский чудом избежал ареста, когда пароход, на котором он плыл по Волге, был остановлен большевиками, а обыском руководил известный большевик Фёдор Раскольников, лично знакомый с Фондаминским. Однако Раскольников тогда по непонятной причине сделал вид, что не узнал его, пощадив от грозящего ареста.

Двадцать девятого января 1918 года Раскольников был назначен заместителем народного комиссара по морским делам. Он становится известен в стране. Именно он на заседании Учредительного собрания зачитывал заявление об уходе большевистской фракции.

Члены Учредительного собрания от эсеров, Марк Вениаминович Вишняк (1883–1977), в будущем бессменный редактор русского эмигрантского журнала в Париже «Современные записки», и Илья Исидорович Фондаминский (1880–1942), соредактор того же журнала, видели Фёдора Раскольникова на трибуне Учредительного собрания. С той же трибуны несколько раз выступал и Фондаминский. Все трое встретятся на волжском пароходе через полгода, летом 1918-го. В то время Фёдор Раскольников будет членом Реввоенсовета фронта.

После разгона Учредительного собрания Фондаминский участвовал в разработке планов по борьбе с большевиками, «захватчиками власти». Решено было отправиться в Поволжье, где против большевиков стали подниматься крестьяне, в Саратове советскую власть свергли уральские казаки, в Ижевско-Воткинском районе против неё восстали местные рабочие. Вишняк и Фондаминский стали пробираться на фронт разгорающейся Гражданской войны.

Из воспоминаний Марка Вишняка:

«Только мы сели на пароход (в Кинешме) и отчалили, мимо меня пронёсся бегом по палубе памятный мне по заседанию Учредительного собрания мичман Ильин-Раскольников. Надо было немедленно предупредить Фондаминского, который отсиживался в смежном с рестораном помещении. Не успел я поделиться с ним неприятной вестью, как дверь распахнулась и в неё вихрем влетел Раскольников. Не произнеся ни слова, он уселся на подоконник и, мефистофельски скрестив руки, молча уставился взглядом на Фондаминского. Раскольников был известен как один из руководителей „отложившегося“ от России полуанархического-полуболыневистского Совета рабочих и солдатских депутатов в Кронштадте. Он мог знать Фондаминского и как „коллегу“, комиссара Черноморского флота. Молчаливая дуэль длилась недолго. Раскольников вскочил с подоконника и ринулся в дверь.

Последствия казались очевидными и неминуемыми. По пароходу пронеслось волнение. Раздался громкий приказ: „Предъявить документы!“ Не оставалось сомнений: нас берут, ибо нетрудно установить, что наши документы фальшивые, гражданская война в разгаре, — судьба наша ясна. Пароход подходит к Юрьевцу, где нам предстояло пересесть с волжского парохода на меньший, поднимающийся по Унже. Я свесился с палубы, ожидая, как поведут арестованного Фондаминского. Но он шёл один, без провожатых. Это было неожиданно, маловероятно, поразительно… Фондаминский всё повторял: „Совершенно непонятно. Настоящее чудо…“

Расправиться с нами, или по меньшей мере задержать людей с подложными документами, очутившихся в верховьях Волги, когда по среднему течению проходил фронт, диктовал Раскольникову элементарный долг большевика. И он его нарушил явно и намеренно. Почему? В чём дело? Фондаминский полагал, что „он нас пожалел“».

Летом 1918 года Фондаминский бежал в Украину, где в это время установилась власть гетмана Скоропадского, и поселился в Одессе. В этот период единственным выходом для спасения завоеваний февральской революции он видел интервенцию войск Антанты, и в ноябре 1918 года в качестве представителя «Союза возрождения» он участвовал в конференции в Яссах, на которой обсуждался вопрос о возможности начала интервенции. В апреле 1919 года он эвакуировался из Одессы на французском корабле, чтобы больше не вернуться в Россию.

А в 1939 году Фондаминский — святая душа! — вспомнил ту давнюю помощь, которую ему однажды оказал на Волге Фёдор Раскольников, сохранив его от расстрела, и потому Илья Исидорович приютил после смерти Фёдора его беременную вдову Музу у себя на квартире, где дал ей возможность благополучно родить дочку (тоже Музу), а потом найти в Париже жильё и средства для жизни.