Красный орел. Герой гражданской войны Филипп Акулов

Сражение с белогвардейцами началось боем за гору Гребешки. Атаковать в лоб было нельзя. Тогда Акулов скрытно направил часть сил в тыл белым. Начальник полковой пулеметной команды Таланкин, переодевшись в форму белогвардейского офицера, пробрался в расположение врага, обезоружил вражеский расчет и открыл стрельбу из захваченного пулемета вдоль позиции белых. Одновременно начал атаку 1-й батальон под командованием Кобякова. Растерявшиеся от неожиданности белые дрогнули и начали отходить. Преследуя врага, батальоны полка захватили несколько важных населенных пунктов — завод Лая, станцию Лая, деревню Малая Лая. Пытаясь зайти полку в тыл, белые атаковали Баранчинский завод, но акуловцы разбили белых и под Баранчой.

Один из комбатов полка Ф. В. Григорьев впоследствии вспоминал: «Двинулись в наступление ночью, по лесу. Люди злые. С презрением смотрим на всех отступающих, которые сдали позиции и идут навстречу нам. Бои, идем вперед. Станцию заняли, завод заняли, село — все Лаи. Такую кашу наделали! Разбили всю дивизию белых. Бить так бить!»[35]

Полк продолжал наступать и громить врага. На подступах к Сан-Донато в разгар неожиданной схватки с белогвардейскими кавалеристами к Акулову подскакал всадник и схватил за уздцы жеребца:

— Стой!

Акулов дико взвизгнул, взмахнул саблей:

— Уйди! Зарублю!

Узнав в коренастом матросе комиссара полка Юдина, опустил саблю и, все еще бешено сверкая глазами, крикнул:

— Не лезь под руку!

Жеребец пытался схватить оскаленными зубами лошадь Юдина. Акулов только что в жаркой схватке зарубил офицера и опять рвался в гущу боя. Бой катился к поросшим густым кустарником холмам, где засели белые. Коротко звякали сабли, щелкали выстрелы, пронзительно ржали лошади.

Комиссар, цепко удерживая повод, крикнул Акулову:

— Остынь!

Подъехал стремя к стремени:

— Останови наступление!

Разгоряченный боем, Акулов не слушал, но Юдин, впившись взглядом в его сузившиеся зрачки, холодно и настойчиво требовал:

— Есть приказ… Да что я тебя уговаривать буду?!

Акулов неожиданно стих, как это обычно бывало, и с шумом воткнул саблю в ножны.

— Ну вот, прицепился, — ворчал он. — Что за приказ?

Он ехал за Юдиным, оглядываясь на удаляющийся бой. Била в лицо мокрая снежная крупа. Акулов отворачивался от резкого ветра, недовольно дергал плечами. Сумрачный, как всегда, комиссар молча покачивался в седле. Натянул на самые глаза помятую фуражку.

Обернув к Акулову скуластое, с задубленной кожей угрюмое лицо, повторил, смахивая с жесткой щетины усов растаявший снег:

— Приказ из штаба — немедленно прекратить наступление.

Акулов подъехал вплотную. Сердито зашипел:

— Катись ты со своими штабами! Знаю я их! Там старые генералы сидят!

Юдин молча вытянул из-за ворота бушлата приказ и протянул Акулову. Акулов, не беря его, насмешливо прищурился:

— А я неграмотный!..

— Не дури! — спокойно остановил его Юдин.

— А что я по бумажкам воевать буду?! — взвился Акулов. — Что они там, в штабах, лучше меня здесь обстановку знают?

Юдин все еще пытался его убедить:

— Штаб это кто? Я — тоже штаб.

— Какой ты штаб? Ты комиссар, большевик. Матрос. Моторный унтер-офицер первой статьи. Что я тебя не знаю?

— А Васильев?

— Макар тоже свой. Весь штаб у него в сумке. Как и у меня! Ну, кто еще?

— Так приказ-то от начдива Макара Васильева!

Акулов сразу нахохлился:

— Ну?

— Слушай, Филипп. Заскок получается!

Акулов вскинул голову, прищурился и гнусаво, еле сдерживаясь, произнес:

— Что ты ко мне лезешь?

— А то и лезу, что тебе шлея под хвост попала!

Ехали рядом, отворачиваясь от ветра, не глядя друг на друга. Перекидывались словами — один убеждал, второй огрызался.

— Мы свою задачу выполнили. Дивизию князя Голицына разбили…

— Верно! Васильев — мужик, я — тоже, а князя разбили.

— Взяли Большую Лаю, Малую Лаю, завод Лаю…

— Лаи потом считать будем!

— Восстановлено положение на всем фронте…

— Ты что мне аллилуйю поешь? Это тебе мой адъютант расскажет… после боя.

— Хватит! — рассердился Юдин. — Куда ты с одним полком против Тагила? Там — штаб армии Гайды, Войцеховский…

— Разбузуем!

— А в это время белые захватят Кушву!

Акулов выругался, ударил плетью жеребца, — поскакал навстречу ветру.

В захудалой избушке — командиры батальонов. Один из них, Кобяков, подкручивая рукой усы-колечки, рассказывает:

— К обеду мы обе Лаи заняли. Офицеры ихние крестятся и — в воду, в пруд. Самоубийство, значит. А мы рвемся, наступаем. С ходу выбиваем белых с горы. Я — разведку. Сбили заставы, а там — главные силы. Сколько? Надо разведку, ротой, не меньше. А мы — всем батальоном. Разбили! Трофеев захватили: лошади, кухня, обоз… Сколько их побили!

Ослоповский, сидя на койке и раскинув длинные ноги в огромных сапогах с высокими, выше колен, голенищами, опирается подбородком на эфес сабли, дремлет. Давно не спал. Басит сквозь дрему:

— Донесений почему не посылал?

Кобяков развел руками:

— Да когда?

— Тагил займем — все ясно будет!..

Это вмешивается Григорьев, молодой, неторопливый, в распахнутой офицерской шинели.

— Двадцать верст с боями, не задерживались нигде… Какие там трофеи? Это Кобяков собирает. Нам — некогда… В Тагиле трофеи подсчитаем…