Красный орел. Герой гражданской войны Филипп Акулов

— А как взяли в оборот — еле вырвались из окружения, — вспоминает довольный, недавно назначенный комбат Полуяхтов, безусый, в ловко сидящей солдатской шинели. — Но мы их все равно разбили. Вдребезги!

Он озабоченно спрашивает у Ослоповскогю:

— А как Тагил брать будем?

Ослоповский, разлепив усталые веки, поправляет сползшую на глаза фуражку:

— План есть. Рабоче-крестьянский полк поддержит. И Камышловский… Договорились.

— А как Акулов?

Кобяков опережает Ослоповского:

— А что Акулов? Такой же, как и мы. Поддержит.

Лобастая голова Ослоповского сваливается с сабли, на пол падает фуражка.

Комбаты то и дело поглядывают на начальника штаба Дудина, строгого, сдержанного. А ну как запротестует, скажет, что наступать сейчас на Тагил против всяких правил военного искусства? Но Дудин молчит, не вмешивается. В душе он против этой операции, но поддается общему настроению.

Конский топот, оборвавшийся у избушки, насторожил комбатов.

— Никак Филипп Егорович?

Акулов вошел стремительно, быстро оглядел командиров и с ходу грозно оскалился:

— Воюете?

За ним, старательно прикрыв дверь, зашел комиссар Юдин.

— А там одни красноармейцы бой ведут?! — крикнул Акулов, кидая на лавку папаху. — Зачем собрались?

— Совещание. Принято единогласно — на Тагил. Решили… — Кобяков крутнул колечко усов и замер под грозным взглядом.

— Почему связь не держишь? — напустился Акулов на Григорьева. — Зарвался, оглянуться некогда? Одного — как гниду раздавят. Воевать не умеешь!

И тут же повернулся к Кобякову.

— А ты почему с горы слез? Где приказ? Без разведки сунулся к белым, косяк лошадей перебил — а толку что? А если бы они нарочно тебе их подсунули, а сами в обхват — тогда как? Выговор!

— За что выговор? Мы одним батальоном полк разбили…

— Молчать!

Присмирели командиры. Вытянулось лицо у Полуяхтова. Только Ослоповский устало смотрит из-под воспаленных от бессоницы век. Знает: погорячится Акулов и все войдет в норму. Выждав, сунул Акулову карту с планом наступления, разработанным Дудиным.

Акулов закинул голову, прищуром глянул на карту, сунул обратно:

— Ты что мне тут петушков разрисовал?

Ослоповского разморило на мягкой койке. Он хлопал глазами, стараясь сообразить, к чему клонит командир.

Акулов пристально посмотрел на него:

— Не петушков рисовать, а спать! Немедленно!

Ослоповский вскочил. Пропала сонливость. Пытается понять, в чем дело:

— Ты что? Во время боя?!

— Спать! Дайте ему стакан спирта. Что? Я приказываю!

— Не буду пить!

— Пей! Сам за тебя командовать буду. Куда ты такой годен — на ходу спишь?

Молчали командиры, поглядывая на Акулова: что-то сегодня очень горячится. После таких побед, перед наступлением на Тагил?

— Что рты разинули? Живо к батальонам! Я за всех командовать не намерен. Закрепиться на своих позициях, наладить связь и ждать моего приказа. Ну?!

Комбаты выскочили за дверь. Дудин озабоченно полез в сумку за картой, чувствовал: придется перестраиваться…

Опрокинувшись на койку, всхрапывая, спал Ослоповский. Выпитый спирт сразу же свалил его. Акулов подошел к нему, поднял с полу его длинные ноги в огромных сапогах с отставшими подошвами, положил на койку. Сбросил с себя бекешу, накрыл плечи Ослоповского, похвалил:

— Трое суток не спал и еще бы держался. Орел!

Юдин с хитрецой посмотрел на Акулова.

— Что-то ты чудишь…

— Ох и заноза же ты, комиссар! — беззлобно отозвался Акулов. — Не боишься под кожу мне лезти? Я ведь тогда в горячке мог тебя зарубить. Запросто!

— Есть чем дурню хвалиться.

— А ты напористый, комиссар.

Акулов бегал по комнате, со свистом втягивая из трубки дым. Остановился у стола, взял у Дудина карту, пододвинул к себе. Вытащил из своей сумки красный карандаш: других он не признавал.

— Вот смотри — Кушва, Лаи… В Тагил мы не полезем, не дотянуть, сам вижу. А Донату — это же узловая станция! — разбузуем! У них там эшелоны и всякая штука, они оттуда ведут наступление на Кушву. А мы перережем их тылы, как гусенку шею! Сами шарахнутся от Кушвы.

Карандаш Акулова ловко работал, чертил линии, стрелки — неторопливо, но верно. Юдин усмехнулся: а все время представляется неграмотным.

— Думаешь, я всегда сгоряча? Бузуй — и ничего в голове!? Они ведь не дураки, генералы да князья, а мы их бьем!

Акулов замолчал. Приказал Дудину:

— Вызывай Васильева!

Снова забегал по комнате, косил глаза на карту, думая о чем-то своем.

— Отходить, значит? — ехидно спросил он Васильева, взяв трубку у Дудина и недовольно сопя в нее. — Подтверждаешь приказ?

— Подтверждаю, — услышал он сдержанный ответ.

— Слушай, Макар. Заслонись ты чем-нибудь. У тебя же дивизия… Я тут все высчитал…

Трубка молчала, Васильев раздумывал над сказанным. Акулов посмотрел на Юдина, подмигнул, оторвался от трубки:

— Сейчас скажет: «Бузуй!»

Но Васильев сказал другое:

— Между прочим, твой участок. Думай. А заслониться мне нечем. Вы — последний резерв. Определенно!

Акулов бросил трубку, выругался:

— Вот хитрый черт!

Он крутнул головой, будто воротник сдавил ему шею:

— Обуздали вы меня…

Филипп выскочил из избушки так же стремительно, как и влетел в нее. Погнал к комбатам. С трудом уговорил их Акулов прекратить наступление на Тагил.