Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы

– Директор, покойный, любил подчеркнуть, что во французском Грасе не обучался, однако же сумел поставить дело. Наш главный парфюмер Август Бакро злился, намек в его адрес. Но никакой компрометации! Без выяснений на глазах коллектива. Мелочь! Посчитал долгом сказать.

Я хлебнул чаю. Репа продолжал:

– Ну и Зина эта… Но не того она замеса, чтобы лезть в дела, у нее вроде на личном фронте устроилось.

– А жадность? – спросил я. – Допустим, предложили деньги.

– Трусливая она, типичная барышня. Он ей шляпки, манто, а она и рада.

– Соглашусь, но ее мутную историю с перманентом или чем там нужно проверить.

– Что это ты делаешь, товарищ Лисица, а, Егор? – заинтересовался вдруг Репа.

– Неважно. – Зажав нос, я тщился распробовать пирожок, – испытывал тут одну штуку. Ощутить вкус без запаха.

Репа покосился здоровым глазом, но ничего не сказал. Вместо этого завел про другое.

– Товарищи в МУРе недовольны очень, что тебя поставили наравне с ними на это дело. Ты ж, говорят, салага, да еще с провинции. Уж не пыли. Я говорю как есть. Чтоб ты знал. И ведь правы они, нет? Их начальство ох, песочит! Пустили тебя… козла, – он проглотил слово, зажевав хлебом, – в огород!

Я пожал плечами. Отлично понимая, что мое участие в следствии не более чем каприз красивой, властной женщины, привыкшей потакать своим желаниям, уходить в сторону я все же не собирался.

– А если ей, – он произносил Ей, – не угодишь? Полине этой.

– Бросьте, Вася.

– Да что же, что она жена того самого и сама большой начальник, а все ж женский пол! Известно, что на уме – блажь да выдумки.

– Поедем лучше в институт. – Я поднялся. – Тело уже в морге, нужно заняться. А то и впрямь не угожу.

Репа насупился, но продолжать не стал.

14. Орудие преступления

Покойный директор фабрики Кулагин, со слов тех, кто его знал, и исходя из того, что я успел домыслить, представлялся типом нового «красного» барина. Костюмы, я провел щеточкой по внутреннему шву его пиджака, из английской шерсти, но обувь – «Скороход». Тип личности: общительный, энергичный. Гордец. Не терпел чужого мнения. Вспыльчив. Авторитарен. При этом, Репа обмолвился, в дела рабочих вникал вполне душевно, к примеру, устроил детский сад… В карманах пиджака обнаружились хороший портсигар, папиросы в нем совпадали с окурками в кабинете, потрепанные визитные карточки и сложенная программа эстрадного концерта. На ней неразборчиво нацарапаны буквы и цифры. Мне казалось, что чего-то недостает. Однако, еще раз проверив опись, убедился: все на месте. Бумаги, изъятые из фабричного кабинета Кулагина, в основном деловые. Среди личных нашлось несколько полезных для следствия писем. Мне же не терпелось заняться теми бумагами, которые спалили в ведерке. Их была порядочная стопка. Прочтение сожженных документов представляет значительную трудность. И все же это возможно. Любопытнейшая область криминалистики! До этого я уже исследовал методы работы с намокшими бумагами. Мусорная корзина была небольшой и узкой, кислород туда почти не поступал, вот бумаги и не сгорели дотла, а лишь обуглились, хоть и основательно. Почернели, свернулись. Если записи отпечатаны на пишмашинке или, допустим, сделаны графитным карандашом, восстановить можно. Но хрупкие листы не поддавались, крошились на мелкие части. Что же, используем вечного противника огня – воду. Закрепив лист на стеклянной пластине, я осторожно опрыскал его из пульверизатора процентным раствором глицерина в воде. Кое-какие бумаги пришлось разделять скальпелем на несколько крупных частей. В общем, провозился я порядочно! Сам прокоптился, как каплун на вертеле, а толку – пшик! Бумаги оказались, насколько я мог судить, обычными накладными на товар. Однако у меня оставался важнейший из «немых свидетелей». Самый значимый. Тело покойника Кулагина. Некоторое время он, по всей видимости, был в сознании. Потом наступило психомоторное возбуждение и случились судороги, о чем говорили сброшенные бумаги и разбитый стакан. После, довольно быстро, он потерял сознание, свидетельство тому гематома на лобной кости. Затем остановка сердца и удушье. Яд.