Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы

Число ядовитых веществ очень велико. За несколько лет в ростовской милиции я поднаторел в ядах, которые использует обыватель. Чаще всего приходилось сталкиваться с отравлением спиртом и его суррогатами, несколько реже – серной, уксусной, карболовой кислотой, морфием. Необычайно «популярен» мышьяк. Безвкусен, признаки отравления сходны с симптомами холеры, да и достать его легко. В аптеке либо как средство против крыс на рынке. А до громкого дела отравительницы Мари Лафарж его и в теле жертв не могли обнаружить. Легкомысленные и в жизни, и в смерти французы называли мышьяк poudre de succession («порошок или пудра наследования»). Томас Нил Крим, отравитель-тихоня, погубивший множество женщин, убивал своих жертв стрихнином… Сосредоточившись на теле Кулагина, я осмотрел кожные покровы в нижней части шеи, на пояснице и полость рта – она была неестественно алой, как кусок сырой говядины. Даже через смесь формалина, спирта и дезинфекции тело, которое подготовили ко вскрытию, слабо, но отчетливо отдавало парфюмерией, ароматом почти кондитерским. При доле воображения его можно было принять за миндаль. Хотя некоторые считают, что синильная кислота и ее соединение – цианид – пахнет миндалем, я бы с этим не согласился. В миндале действительно есть ничтожный процент синильной кислоты. Но мне запах этого вещества всегда напоминал скорее приторно душную ноту морилки для клопов. В малых дозах действие кислоты не опасно, и ее альдегид используют при создании душистых веществ в косметической промышленности. Как кстати. Итак, Кулагин очевидно отравлен кислотой. Я вернулся к предметам, изъятым из кабинета директора. Среди прочего была коробка с конфетами. Начинка с марципаном. Подходит, замаскировать запах. Понятная логическая цепочка миндаль – марципан. Однако конфеты оказались абсолютно чисты. Съел только одну, ту самую? Но как убийца смог предугадать это? Если не конфеты, то коньяк? Анализ выявил, что коньяк был только в одном стакане. И если яд был в нем, то дела совсем плохи. Реактив для выявления – раствор железного купороса – дает образец, окрашенный в темно-синий цвет, от того кислота и зовется синильной. Загвоздка в том, что вещество именно в коньяке таким способом определить крайне сложно. В нем уже есть дубильные вещества, и окрашивание реактива будет интенсивно черным. Тем не менее я проверил и бутылку с коньяком, и стакан. Пусто. Мало того! Яд не обнаружился и в желудке. Я сделал тесты дважды, и все же – нет. Этого не могло быть, но это было. Мистика! Чтобы встряхнуться, я поднялся, потянул на себя деревянную раму окна – впустил сырой уличный воздух. Открыл дверь, придавив бумаги на столе тяжелым расчерченным пособием бедренной кости, чтобы не разлетелись от сквозняка.

Яд – это вещество, поступающее в организм извне… Извне. Но как? На свет, растрепанным крупным белым мотыльком, заглянул наш профессор. Выслушал меня, не торопясь прикрыл дверь и заметил:

– Яды – хитрая штука! С ними не всегда можно быть уверенным. Кстати, мне звонили! Расспрашивали о вас. Дал вам, – он задумчиво огладил бороду, – вполне, вполне… характеристику.

Я заикнулся о том, что благодарен и знаю, зачем и кто звонил. Но он, жестом останавливая меня, продолжил о ядах:

– Люди любят неверно цитировать Парацельса. С его Alle Dinge sind Gift. Мол, «все – яд, все – лекарство; то и другое определяет доза». Однако же, как вам известно, на самом деле он говорил о том, что все есть яд! И только доза делает вещество неядовитым.

Вместе со мной профессор еще раз сделал пробу. И, убедившись в моей правоте, развел руками:

– Нету, голубчик. Ни следа. Что будете делать? – Он разглядывал отчет с результатами проб с любопытством малыша у рождественской ели. Загадка явно привела его в восторг. Я заговорил вслух, профессор внимательно слушал.

– Жертва может получить свою дозу яда несколькими способами. Положим, если не с пищей, то посредством инъекции!

Эти слова вдруг вызвали у меня воспоминания о давней смерти. Тогда, правда, убийца ввел в кровь не яд, но действовал так же хитроумно[11]. От воспоминаний поднялась горечь желчи во рту. Пыль, стеклянная пыль в кабинете может быть раздавленной ампулой, я поспешно продолжил рассуждать вслух. И хотя в крови следов яда также нет, это как раз ни о чем не говорит! Через 4–5 часов вещество выводится из крови. Тело же Кулагина обнаружили через 10–12 часов после смерти, на что указывают показания Зины и шофера! Обыкновенно профессор считал нас всех, слушателей курсов, кем-то вроде босяков на уроках грамоты. Но здесь глянул даже с уважением. Рассуждения мои он поддержал, с азартом предложил немедленно проверить, тщательно осмотрев тело на следы инъекций. Но тут же его утащили на очередной врачебный консилиум, и, с сожалением кинув: «Занимайтесь, голубчик», он ушел. Я был рад этому. Останься он, стал бы свидетелем моего позорного провала. Как тщательно я ни осматривал тело – следа инъекций не нашел.