Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы

Не успел я выдать подходящий расплывчатый ответ, как он потащил нас к той самой двери, из-за которой выскочил. Тем же торопливым шагом, переходя на рысь, бросая реплики, дал понять, что ничего предосудительного в знакомствах Кулагина с артистами театра «товарищи из сыска» не нашли. В театре тот действительно бывал, но связи его здесь были поверхностными. «Шапочными, дорогие товарищи! И только!» – восклицал конферансье-руководитель. Рассказал, что сам он Кулагина знал мало – «исключительно как специалиста, директора фабрики». Раз только был у него дома – «шумно… визит ради приличия». Припертый к стенке моей настойчивостью, из возможно интересного для «следствия» все же вспомнил один случай. Месяц тому назад Кулагин на джазовом концерте, будучи за столиком с дамой, очевидно, Зиной, столкнулся с сыном.

– Они, Кулагин и мальчик, говорили на повышенных тонах. И после быстро ушли! – протараторил конферансье. А еще упомянул, что сын Кулагина бывал в варьете вечерами и раньше.

Телефон стоял на столике с наборной крышкой в общем коридоре. В этот коридор выходили двери гримуборных и комнатки, заваленной афишами, где работали машинистки и художник. Любой, кто шел мимо, слышал звонок, брал трубку и громко подзывал адресата. Мы тут же стали свидетелями того, как это происходит. Телефон зашелся звоном, из гримуборной выпорхнула танцовщица с густо подведенными для сцены глазами, в пестром шелковом халатике. Услышав, кого просят, разочарованно пропела в трубку: «Ее еще нет, телефонируйте позже!» И скрылась. Конферансье, шагнув за ней, постучал и, тут же толкнув дверь, объявил: «Вот, можете спросить! Я вас оставлю». И тяжелой «рысью» поскакал вдоль коридора, стуча в двери: «Начинаем!» Барышня, накинув платок в цветах на столик, прикрыла беспорядок. Я успел заметить флаконы и баночки с узнаваемыми этикетками. Но ассортимент был обычный, таким пользуется вся Москва.

– Что вы хотите? – демонстративно отвернулась, принялась копаться в ящике стола. – Мне скоро на сцену.

– Вы не приметили, кто на этот номер звонил… – Репа хотел было назвать дату и время, но она, высоко подняв тоненькие брови, расхохоталась.

– Товарищи мужчины, вы шутите? Понятия не имею, кто сюда звонит. Не держу ни секунды в памяти. В нашей суете это немыслимо!

– А знакомы ли вы с директором фабрики «Красный парфюмер», Кулагиным? – спросил я. – Он, говорят, приглашал кого-то из труппы к себе домой, на вечера?

Я принялся было описывать Кулагина, но она упрямо помотала головой:

– Со мной все хотят познакомиться. Я не запоминаю, – повторила со вздохом.

Я вынул из-под платка на столике коробку, поставил на край.

– А я думаю, Кулагина вы помните.

– Ох, ладно! Нет.

Отвечая, она еще ниже наклонилась к ящичку, пряча глаза. Я хмыкнул.

– Говорю вам, нет! Намеки ваши оскорбительны. – Ящичек с треском закрылся. – Это его сын, милый мальчик, здесь бывал. Он мечтает выучиться на трубача, джазиста. Ну и делал мне мелкие подарки. Вот, принес духи!

Стала понятна нелюбовь Кулагина к увлечению сына джазом.

– С ним самим, этим мальчиком, я говорила, ну… может, пару раз. Дома у них не бывала. Проверяйте сколько угодно!

Послышался стук в двери, возвращался наш провожатый. Мы услышали: «Товарищ, довольно молодой… чистенький блондинчик. Волоса как у поэта». Барышня насмешливо протянула мне:

– Ищут вас.

Сунулся конферансье и закричал:

– Товарищи, вы срываете концерт!

Едва поспевая за ним, Репа быстро, полушепотом, уточнил:

– Ты про Кулагина знал, что ли? Откуда?

– Догадался. Когда увидел духи.

– Надеюсь, у вас больше нет вопросов! – Конферансье вдруг резко остановился при входе перед сценой. Зал уже наполнялся людьми. Поняв, что мы не спешим уйти, он нехотя, через силу, предложил:

– Останетесь? Но должен предупредить – цены! – И взял с ближайшего столика написанное фиолетовым шрифтом с завитком меню: «заливной судак, цыпленок в коньяке, пломбир». Разозлившись, я вернул меню на столик:

– Мы посмотрим программу.

Он махнул официанту, тот подлетел с восклицанием «праааашу!», выдвинул стул.

Конферансье, скривившись в радушной, как стенка карцера, улыбке, пробормотал:

– Как угодно, как угодно!

И исчез.