Мне не терпелось скорее добраться до места и телефонировать Жемчужной, чтобы организовать повторный осмотр кабинета Кулагина. Само собой, ее и не думали подозвать, но зато ответил другой женский голос, насколько я мог понять через помехи. Долго объяснял, кто я, зачем мне нужно разрешение на осмотр кабинета. А когда решил плюнуть и отправиться на фабрику на свой страх и риск, без формального приглашения, мне сухо ответили: «Ждите, пришлют машину». Автомобиль в самом деле пришел, темный и гладкий, как дельфин, за рулем – та самая железная барышня. Короткие волосы стянуты яркой косынкой. Когда я замешкался, рассмеялась и сказала, что не встречала нерешительных сыщиков, и сразу же сообщила, что она – одна из трех женщин-шоферов в Москве, водит прекрасно. Резко толкнула дверь пассажира, до фабрики доехали быстро. Ждать она не осталась – поднялась со мной. По дороге я остановил рабочего и попросил срочно разыскать Носа, передать, что его ждут у директорского кабинета. Секретаршу Зину перевели к Демину. Временно. Нового директора пока не назначили. Зина достала ключи и отперла для нас кабинет Кулагина, миндальничать времени не было:
– Зина, мы проверили вещи из кабинета. А главное, папку, где Кулагин держал документы по новой формуле.
Секретарша занервничала, сморщила носик. Оглянулась на железную барышню, та отстранилась, не вмешивалась.
– Вот, – я присел на край стола, вынул из кармана листки с показаниями, – вы утверждали, что «важные бумаги Николай Михайлович всегда держал в несгораемом шкафу. Ключи от шкафа вам не доверяли. И машинисткам бумаги вы не передавали». Значит, к папке не прикасались. Так?
– Я не знаю, может быть, и могла…
– Зина, вы свои показания прочли, подтвердили, что все верно. Я вам рекомендую сказать правду.
Видно было, что готовилась было по привычке удариться в слезы, но сообразила – толку не будет.
– Ну, смотрела! – выпалила вызывающе, а голос дрогнул.
– Зачем? Вы понимаете в формулах, химии?
– Папка мне была не нужна… я смотрела письма. Ну что вы так глядите! Письма жены Николая Михайловича! Она писала ему. А папка просто была там. Я ее переложила, и все. Большое дело!
Остановив жестом поток визгливых оправданий, я уточнил:
– Погодите, когда именно вы ее брали? И как, если документы всегда были под замком?
– Не всегда, – неохотно призналась она. – Бывали в ящике. Ящик вон, – ткнула пальцем в верхний ящик стола. – Он тоже запирался. Но к нему есть ключ. Я вам его отдала. И вы все-все посмотрели!
Злость в голосе говорила о ее искренности.
– А еще у кого есть этот ключ?
– Вы спрашивали.
– Зина!
– Больше ни у кого! Николай Михайлович знал, что ключ у меня есть. Он не был против!
– Не был против того, что вы читаете его личные письма?
Барышня хмыкнула. Зина презрительно огрызнулась:
– Вам бы понимать! – и, обернувшись ко мне, твердо добавила: – Документы я не смотрела. Если вы определили, что я брала папку, так и проверьте, проверьте! Внутри листы я не трогала.
Не умна, но хитрая и соображает. На документах и правда нет отпечатков ее пальцев. Чтобы отвлечь, задал еще пару вопросов. Уточнил, от кого были звонки, но ничего интересного она больше не сообщила. Выходя, заметил «железной барышне», что слова Зины о ящике стола нужно проверить, может, ключи были еще у кого-то.
– Хорошо, – отозвалась она, задумчиво рассматривая секретаршу, – я пока присмотрю за гражданкой, занимайтесь кабинетом.
Нос пришел очень быстро. Оглядел выставленные из шкафов коробки и флаконы, плачущую Зину у окна, которая, вырывая локоть, отстранилась от барышни и едва кивнула ему.
– Что конкретно вы ищете? – спросил, стоя в дверях.
– Пока не могу сказать. – В коробку я осторожно составлял все бутыли, что нашлись в шкафах и ящиках. В нижнем, незапертом, я помнил, лежал флакон мужского одеколона с грушей-распылителем. И, отстраняя его подальше от лица, повернул этикеткой.
– Что это за аромат?
Нос чуть шагнул внутрь, прищурился, придерживаясь проема двери, будто был готов в любой момент отпрянуть, втянул воздух.
– Верхние ноты насыщенные, гвоздика. Ландыш. Шлейф ваниль… Это из новой партии. А в чем дело?
– Скажите, Кулагин ведь был щеголем? Любил различные одеколоны.
Я карандашом поддел крышку одного из распечатанных флаконов.
Зина сунулась с репликой, но барышня надавила ей на локоть: «Помолчите!» Нос помедлил, пожал плечами:
– Это не секрет. Товарищ директор не всегда знал меру между вкусом и vulgaire. Одеколоном пользовался щедро, как приказчик. У него была привычка брать ближайший распечатанный флакон, растирать руки, виски, шею. Шофер даже окна автомобиля держал приоткрытыми. Я мог предугадать приход Кулагина в цех по концентрации аромата. И, кстати, боюсь, тут несколько моя вина. Упомянул при нем, что Наполеон носил при себе бутылочку с «кельнской водой», причем не только душился, но капал его на сахар. Считал, так стимулирует работу мозга. А вы думаете, это имеет значение?
– Мне нужно проверить эти флаконы, вот и все.
Нос пробормотал задумчиво: