– Уверяю вас, Август ничего не знал о звонке! Он бы запретил мне. Он влюблен в свою работу, фабрику. И не допустит ничего, что может навредить его обожаемым ароматам, готов со всем мириться. Прошу, не нужно втягивать его. Его положение… – Ольга волновалась, комкала края платка.
– Не стану. Обещаю. А вы мне расскажите, что еще утаили? Может, обрывки разговоров хотя бы, слухи, догадки.
– Нечего рассказывать. В самом деле нечего! Меня уже дважды опрашивала милиция. Да и вы…
Ольгу Кулагину волновало только то, что будет с парфюмером. Она бесконечно повторяла, что я сделаю его положение хуже. Зато прояснилось, зачем Кулагину нужен был номер, нацарапанный на афише. Сама Ольга, встретив мужа в театре, попросила записать. Связаться, если вдруг что случится с их сыном, «просила телефонировать мне. Он обещал».
В сотый раз заверив, что я постараюсь осторожно использовать все, что знаю, я направился к выходу. Театр готовился к вечернему представлению. Музыка слышалась повсюду. Мужской тенор в гулком коридоре выводил: был день осенний, и листья грустно опадали. Опадали… в печальных астрах кххх-кхм, хрустальных астрах…
Я уже почти выпутался из коридоров театра, как на меня внезапно, как кабанчик из леса, выскочил конферансье-администратор. Досадливо и сердито двинулся в мою сторону, широко разводя руки. Я сразу же примирительно поднял ладони.
– Ухожу!
– Нет, ну что вам надобно! Товарищ разлюбезный! – заговорил он, повышая голос и морщась. – Оказалось, что вы и в милиции-то не служите! Налицо спекуляция!
Я торопливо сбежал по лестнице. Вслед мне слышалось: «Нет, ну что?! Что?!»
27. Метод парфюмера
Осень наступала все решительней. В Москве начались грозы. Не знаю почему, но город этот кажется ближе к облакам, чем другие, будто поднят к небу на ладони. Непогода наседала на него сразу. Тучи задевали шпили магазинов, крыши высоких зданий и колоколен. Горизонт поначалу светлел, мелькали далекие резкие молнии, протыкая вспышками сухой сжатый воздух. Резко запахло прелыми листьями и пылью, на мостовую упали крупные капли, застучали сразу часто. Металлические буквы на фасаде фабрики, слабо отражаясь в мутной воде, расплывались, утекали в решетки под тротуаром. Торопясь, чтобы не промокнуть, я заскочил в фабричные ворота. Чуть поодаль, под подъездом, заметил знакомое авто. Но в нем никого. На ходу заглянул в фабричную столовую. Трубы ее дымили с утра до позднего вечера. Устроена столовая была в том же здании, где кормили рабочих и раньше, но длинные, «общие» столы убраны. На стенах – непременные плакаты о пользе здорового питания. Кроме «горячего», можно взять даже сельтерской, как в кафе. Тут же, у стойки, по карточкам, рабочим отпускали (по разнарядке) картофель, консервы и печенье. Приветливая, общительная подавальщица кивнула мне, предложила пообедать. Я устроился за столом с бутербродами и чаем. Грел руки о стакан, раздумывал. Предстоящая просьба к Августу Бокару меня беспокоила. Именно я представил основания подозревать его в смерти директора фабрики. И, признаюсь, обрадовался, когда нашлись мотивы, косвенно указывающие на Демина. За окнами понемногу сгущались осенние сумерки. Решительно отставив чай, я плотнее запахнул пальто и вышел. По коридорам шагал быстро, отгоняя чувство глухой тоски, поселившейся не в сердце, как воображают поэты, а в желудке.
Нос был раздражен (на службу его так и доставляли под конвоем), плохо выбрит, седая щетина торчала клочками. Мне показалось, слегка нетрезв. Но он, уставившись на меня, сразу же пробурчал, скомканно здороваясь:
– Бросьте надумывать, было накануне. На службе не позволяю себе.
И тут же, сдвинув бумаги и коробки на столе в подобие порядка, кивнул на стул.
– Садитесь. – С усилием криво улыбнулся: – Должен поблагодарить! Знаю, что к вам в некоторой части прислушались. Немного ослабили поводок. Крамолы в моих письмах и
– Благодарить меня не за что. И я не отниму много времени. Нужно поговорить.
– Выбора у меня все равно нет, – заметил он хмуро, пожав плечами. – Ну давайте поговорим!
И тут же, не дожидаясь моих вопросов, выпалил резко: