Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы

– Я Ирина Львовна, соседка Али. И мы с вами виделись! На фабрике. Боже мой! Буфет! Точнее, я подавальщица в столовой.

Ирина Львовна была из тех счастливых людей, что без церемоний могут завязать знакомство с любым человеком. Не слушая возражений, помогла мне снять свитер, приговаривая «полно вам, молодым стесняться нечего, это уж нам».

– Мыло вам дам! Вот, не пахучее. Слащавых-то запахов нам на работе хватает!

В общей ванной запахи чистоты – горячего крахмала, синьки. В тазу мокнет белье. Соседка тут же сдвинула его в сторону, ловко застирала пятна на воротнике моей сорочки. Аккуратно разместила ее на веревке: «Вы пока фуфайку наденьте, а она и просохнет».

– Ирина Львовна, вам бы прилечь, – Аля забрала у нее таз, – вы ведь в столовой с утра на ногах. А я чай сделаю и вам принесу.

– Лягу, боюсь не встать! Давайте я лучше чай устрою у себя? Моя комнатка больше Алечкиной, удобнее. Мы всегда там ужинаем. Аля не любит в кухне.

– Мне, бывает, кажется, в еде что-то… Вроде как скрипит на зубах… – смущенно сказала Аля.

Ирина Львовна тут же вскинулась:

– Что ты, Аля! Совестно выдумывать.

– Нет, я ничего. Я сама понимаю, ерунда.

Я отнес таз и полотенце в комнату Али. Она, чуть приоткрыв, тут же придержала дверь, явно стесняясь убогой обстановки. Скромно, аскетично, здесь и пахло иначе, сквозь стиральное мыло и щелочь чем-то приятным. Круглый стол, в полумраке поблескивают шишечки железной спинки кровати. На стене единственное украшение – выцветший плакатик с надписью от руки: «Коль нет цветов среди зимы, так и грустить о них не надо». Окошко, заклеенное до середины газетой, чтобы не дуло. В комнате у общительной соседки уже сидел на стуле умытый и причесанный Вася Репин. Обстановка здесь была получше, имелся даже зеркальный шкаф – мечта совслужащих. В углу, на свернутом половичке, гитара с бантом. За ширмой кровать, а посередине комнаты круглый стол, крытый плюшевой скатертью. Щеки Ирины Львовны раскраснелись, хлопотливо она прибрала волосы в узел, сняла со спинки стула мужской пиджак, убрала коробку с нитками.

– А муж ваш на службе?

– Ах, это! – Она защелкнула коробку. – Соседу чиню! Одинокий он. А с мужем мы разъехались. Он в речном порту работал. Теперь вроде на стройке подвизается. – И простодушно призналась: – Как он съехал, я обрадовалась! Извел меня, изверг. Примет на грудь, нет сладу! Бывало, так уж он меня обидит, что Але забота выхаживать.

Говорить Ирина Львовна не переставала. Рассказала между делом, что ее направили на фабрику «по линии общественного питания уже три года тому».

– Организовала у нас на фабрике женский профсоюз работниц. Сколько времени у мужчин вся сила была. А теперь наша, женская инициатива! – Она засмеялась. – Багров, ну парфюмер наш, нам книги передал, устроили читальню.

– Хороший он человек?

– Парфюмер-то? Молчун. Но порядочный. Не то что покойник, грешно сказать.

– Вы о директоре?

– Нет! Демин этот, завсбытом. К работницам приставал.

– Приставал?

– Ох, нет. Не в том ракурсе. Ставил себя начальством! Рабочее замечание, говорит, делаю. Только замечание-то, тьфу! Грубость одна. Злоязычный! До слез девчонок доводил, придирался. Штрафы вводил. Я и жалобу писала. От союза мы ему даже бойкот объявили! К Але вязался. Померещилось, будто нагрубила ему. А она ж разве может?

Репин встрепенулся:

– Аля, правда?

Аля остановилась с чашками в руках. Поколебавшись ответила.

– Не хотела я говорить.

Ирина Львовна взяла у нее чашки и чуть приобняла за плечи.

– Аля, что ты?

– Нехорошо, выходит за глаза. Да еще о покойнике. – Аля легонько нахмурилась, теребила складку скатерти. – Сергей Петрович раз всего вызвал меня, отчитал. Но я – ничего.

– Алечка у нас безответная, голубушка. Поплакала, да и бегом на работу!

– Ирина Львовна, тут и говорить не о чем. – Аля подвинула чашки, села к столу.

– Надо, надо было сказать. Правильно я говорю, товарищ милиционер? – закивала Ирина Львовна.

– Да, конечно, правильно. – Вася сидел мрачнее тучи. – И ведь никто ни слова, ни полслова!

– Сор не хотят выносить, – снова вступила соседка, – да и все ж начальство!

– Ирина Львовна, может, он кого обидел всерьез? Зло на него держали?

– Вряд ли. На словах он был герой! А так… прощелыга. – Ирина Львовна подавилась булькающим смешком.

– А Кулагин?

– Он? Груб и вспыльчив!

– Так ведь человек военный, – заметила Аля.

Она очевидно смущалась напористой, откровенной Ирины Львовны. Женщины быстро накрыли стол. Поставили сахар, патоку, бутерброды с салом. Я хотел было выйти за вином, но соседка настойчиво удержала меня.

– Ваш товарищ, – кивнула на Васю, – ходит и носит! Как будто мы голодаем.

Она бросила взгляд на Алю. Вася заерзал, принялся поправлять повязку на пустом глазу.

Уже за столом, вздыхая и ахая, Ирина Львовна все повторяла: «Какую вы работу себе выбрали!», расспрашивала нас о делах, о курсах, обо всем подряд. Аля бросала на нас с Васей извиняющиеся взгляды, но перебивать ее не решалась.