Красный пассажир

— Игореша, милый, дай мне слово, что будешь осторожен, скорее возвращайся, мне будет очень грустно без тебя, я не выдержу, если с тобой что-нибудь случиться.

— Замолчи, не ной, — оборвал ее Игорь, — сплюнь, у меня куча работы, а ты достаешь своим дурацким нытьем, — он вышел из каюты на воздух, чтобы не нагрубить. От этих женских причитаний становилось муторно на душе, тем более, вчера он изрядно напровожался с приятелями в местном «Арагви», уютно расположившимся в одном из старинных домов на улице 25-ти летия Октября, в свое время носившей всем понятное название — Алеутская, а когда притащился домой, то на утро обнаружил, что все его документы вместе с мореходкой и санпаспортом исчезли. Это было равносильно самоубийству, ведь с каким трудом ему досталась должность грузового помощника в пароходстве, и чтобы попасть на одно из лучших линейных судов ему пришлось поднять всех своих друзей и их знакомых.

Но в тот год ему явно везло. Еще стрелки часов не перевалили десяти часов по полудни, а на письменном столе в его комнате раздался спасительный телефонный звонок.

— Смагин Игорь здесь проживает?

— Да, Игорь сглотнул слюну, в горле пересохло.

— Вы документы не теряли?

— Терял.

— Тогда, бери, брат, два коньяка и срочно дуй ко мне в Академию наук, на четырнадцатом километре. В Институте биохимии спросишь Кравченко Андрея Алексеевича, там и потолкуем.

Игорь был на седьмом небе от счастья, до отхода судна оставались считанные часы, но он все же успел забрать свои документы, которые биохимик нашел в фойе ресторана «Арагви». Битый час Андрей Алексеевич рассказывал Игорю о своих открытиях в области новых рецептов бальзамов, выделяемых из пант оленей, мяса моллюсков и водорослей. Он заставил перепробовать все его напитки, прежде чем отдал документы и пожелал спокойного моря и скорейшего возвращения. Смагин едва успел на борт парохода, где его уже искали, а в кадрах готовили замену, а тут еще и Ольга навязалась со своими слезами.

— Слушай, собирайся и топай домой, — сказал он ей, — ребенок с бабкой сидит, а ты тут нюни распустила.

Такого лица у Ольги Игорь не видел за все время их знакомства. Оно потемнело, глаза запали, губы сузились в тонкую нить. Она распрямилась, взяла крохотную, лакированную сумочку и молча вышла из каюты. Игорь еще минуту постоял в нерешительности, но догонять жену не стал, какая-то врожденная упертость не давала ему перебороть свой эгоизм.

Ольга ушла, не попрощавшись, а Смагин, закрученный в водовороте множества дел, связанных с любым отплытием судна в дальний рейс уже через пару минут позабыл о ней и лишь через месяц, далеко в океане, когда прошла эйфория после встреч с пестрыми базарами Сингапура, сверкающего золотом неповторимого Бангкока, заброшенными в джунглях дворцами Мадраса, Игорь почему-то с тоской вдруг вспомнил все поминутно, каждое слово Ольги, ее опустошенный взгляд, свои беспечно брошенные слова.

Боже, как же теперь он страдал, вспоминая последние часы расставанья. Но видно есть на свете бог, или просто душа женщины не такая черствая, как иногда кажется мужчинам, но в тот же день Смагину принесли радиограмму. «Игорь нас все нормально зпт Димочка растет эпт родители здоровы зпт желаю счастливого плавания целую зпт твои Дима Оля тчк».

Как же он проклинал себя, когда их судно попало в жесточайший шторм в Индийском океане, а, наспех загруженный свинец в твиндеках сместился, в клочья, разрывая стальные крепления и заваливая судно на критический крен, после которого наступает угол заката, метацентрическая высота становится ровна нолю и любой пароход, независимо от величины и водоизмещения переворачивается, словно океанская яхта, потерявшая балласт, в считанные секунды. В эти минуту перед глазами Игоря выплыло, словно из тумана брызг, срываемого ураганным ветром с вершин десятиметровых волн, бледное и печальное лицо его любимой Олечки.

Нет, он не вспомнил в ту минуту ни матери, ни отца, ни даже маленького Демона, только грустные, словно у мадонны глаза ее светились искрами надежды из глубин черного, освещаемого вспышками молний, неба.

Опытный, с припорошенными серебристой сединой волнистыми волосами, капитан Петр Иванович Масалов дал команду третьему механику перекачать остатки топлива в танки, противоположного крену борта, судна и сделал еще одну грубейшую ошибку, вторую за этот рейс, после того, как согласился взять в порту Бомбей за хороший фрахт тысячу тонн свинца в слитках на Нью-Йорк, в верхнюю часть грузовых твиндеков.