Красный Петух

Человек на фотографии выглядел вполне прилично, как норвежец-весельчак. Хотя глаза по-разному отражали черты характера. Прикрывая рукой его левый глаз, Хестенес видел гармонично-симпатичное лицо, а прикрывая правый – холодное, как лед. Конечно же, профессионал, его просто невозможно незаметно преследовать. Даже в таком городе, как Осло, он умудряется запросто здороваться со своими преследователями.

"Дракон, – подумал Хестенес, – и я был так близко около дракона, что мог даже схватить его".

Потом он нашел нужный формуляр, отмахнулся от мыслей о драконе и начал мучительно составлять детальный отчет о том, как дважды во второй половине дня был обнаружен объектом наблюдения. Писать об этом было не очень приятно. Но, возможно, Матиесен прав: если бы он не раскрылся перед драконом в универмаге, что могло бы случиться?

Ведь правда, что палестинцы пользуются главным образом автоматами-карабинами Калашникова (АК-47). Руар Хестенес сам стрелял из него во время учебы в Западной Германии. В обойме двадцать зарядов, они прекрасно выходят оттуда, даже когда стрельба ведется очередями от бедра. Удивительно высокая точность при одиночных выстрелах, при использовании автомата в качестве винтовки. АК-47 – грозное и опасное оружие.

За ним, на спинке стула, висело его личное оружие в наплечной кобуре – "смит-и-вессон", калибр 38, модель 10.

Он кончил писать и еще раз потянулся к фотографии террориста. Прикрыл "веселый" глаз и посмотрел на "холодный".

"Не так уж и важно, – думал он, – хороший ли полицейский или же новичок служит в полиции наблюдения за иностранцами, когда он встречается с пятью-шестью такими вот и имеет в руках револьвер, а они – АК-47".

Потом выдвинул нижний ящик стола и положил туда фотографию, ошибочно полагая, что отправляет ее в небытие. Затем запер стол. И таким образом закончил рапорт для шведов.

Глава 3

Приблизительно в тот момент, когда Аксель Фолькессон был убит в своей машине. Карл Густав Гильберт Хамильтон пробудился от кошмарного сна. Все началось как обычно во время тренировки боевых пловцов на глубине восемнадцати метров в водолазной башне в Карлскруне. Он спускается по красному трапу и, добравшись до дна, вытаскивает загубник акваланга, выдыхает четвертую часть воздуха, чтобы не взорваться при перемене давления во время подъема, и в приятном тепле тридцатипятиградусной воды начинает медленно всплывать к мерцающему свету.

После десятиметрового уровня нет необходимости напрягаться – все равно автоматически пойдешь вверх. Инструкторы обычно говорят: "Если хочешь потонуть, лучше всего это делать ниже десяти метров, когда вода тянет тело вниз, иначе все равно всплывешь".

Вот он уже на глубине десяти метров и собирается легко добраться до поверхности, но вода вдруг становится холодной, и все восемь прожекторов водолазной башни гаснут, его начинает тянуть вниз. Глубина уже более восемнадцати метров, кончились красный, зеленый, черный и белый трапы. Он должен быть на дне, но оно растворяется в темноте.

Сначала он старается не паниковать, хотя давление усиливается, и он чувствует, что все стремительнее несется вниз. На его пути широкая труба, ведущая в ад, которая затягивает его, не давая возможности ни управлять собой, ни влиять на ход событий. Давление на барабанные перепонки компенсировать не удается, для этого он слишком быстро опускается, а давление на маску такое сильное, что плексиглас уже у самых бровей, кажется, скулы и глаза вдавлены и раздвинуты в стороны, зрение вот-вот исчезнет, и он в ужасе понимает, что не выдержит.

Он проснулся, завернутый в простыню, с подушкой на голове. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать случившееся: кошмары ему снились только в детстве.

Резко сбросив подушку, он сел, чувствуя, что дышит тяжело, будто все еще сидит в Карлскруне в водолазной башне для боевых пловцов.

"Все, к дьяволу, хватит", – сказал он себе, отправился в ванную и пустил душ.

Стоя под струёй ледяной воды, фыркал. Холодную воду он всегда ненавидел, но заставлял себя терпеть, словно это было наказание. "Все, к дьяволу, хватит глупостей".

Закончив экзекуцию, он обеими ладонями туго загладил волосы назад, подошел к зеркалу и некоторое время разглядывал чуть покрасневшие глаза. Впервые за свои двадцать девять лет он был явно недоволен собой.

Брился он тщательно и дольше обычного, потом голышом вышел в гостиную и огляделся. Он уже начал обсыхать, но капли еще падали на дубовый паркет. То, что он увидел, лишь усилило решимость выполнить данное себе обещание – в чем-то резко изменить образ жизни. Спертый воздух комнаты был насыщен запахом духов и дымом. На столе среди пепельниц и стаканов лежала записка, начертанная помадой. Он не стал читать ее, достаточно было взгляда на уродливое сердце в конце текста. В записке наверняка говорилось: ушла рано, чтобы отвести ребенка в детский сад. Такое в Швеции случается часто. Главное, хорошо, что ушла.