Красный снег

– Почему же вы не рассказали Боровнину?

– Рассказала. Да поздно. Спасибо, Зинаида Ильинична. – Она взяла стакан, мелкими глотками выпила до дна, протянула Зине. – В ту ночь я долго не спала. Будто чувствовала. Ох, кабы знать… После случая с Устином, спасения моего чудесного, я будто знак увидела: молчи, дура, цела будешь. И все хорошо будет. Хотя… Это я уже задним умом так решила, а тогда… Тогда просто сознание помутилось, оттого и молчала, и молилась. Он же приходил ко мне, Николай. А мне страшно стало. Боялась, что слово оброню – и он оборотится Устином. Так и жила все годы в тумане каком-то, в мареве лампадном. А в ту ночь, когда… Когда натворил все Николай…

* * *

21 февраля 1912 года. Деревня Поповщина, Порховский уезд Псковской губернии. 3 часа 57 минут

За окном под чьими-то тяжелыми шагами захрустел снег, и почти сразу хлопнула дверь на крыльце, скрипнула в сенях половица – и на пороге возник он. Николай! Господи, откуда? Сколько лет, и опять этот сон!

Но «сон» шагнул в горницу, стащил с головы картуз.

– Ну здравствуйте, Степанида Саввична.

Она молча подошла к Николаю, убрала закрывавшую ему глаза челку, погладила по голове. Пальцы нащупали что-то мокрое и горячее. Кровь! Он перехватил ее руку.

– Набери снега в ведро. Вишь, крепко меня приложили.

Пока она топила на печке воду и рвала на бинты нижнюю белую рубашку, Николай бросил на пол мешок, что все это время держал в руке, затолкал его ногой под кровать, стащил тужурку, хотел было и сам плюхнуться на постель, но не решился, опустился на лавку у печки, прислонившись спиной к ее теплому боку, стащил сапоги, приложил к ране платок со снегом и блаженно закрыл глаза.

– Намерзся я за ночь, Стешенька. Как бы пальцы на ногах не потерять.

Стеша достала из висящего на гвозде тулупчика пуховые варежки, опустилась на колени у ног Николая, размотала мокрые портянки и принялась растирать рукавичками побелевшие ступни. Боровнин поначалу молчал, потом застонал – в онемевшие пальцы возвращалась чувствительность. Стеша терла до тех пор, пока обморозная белизна не порозовела. Потом достала из сундука пару суконных носков, натянула на Николая.

Тот с трудом открыл глаза, посмотрел на девушку.

– Так и молчишь? Все Боженьке своему молишься? Отмолил я тебя… Сам… Без Боженьки и без святых его… Отмолил… Сам… Я… Сам… Воздал… За все…

Он уронил голову на грудь, задышал медленно. Уснул. Стеша попробовала было растолкать его, переложить на кровать – Николай только завалился на бок, но так и не проснулся. Но когда она принялась промывать рану на затылке, Боровнин снова застонал, открыл глаза. Тогда Стеша потянула его за руку, пересадила на кровать, и только закончила перевязывать голову, как Николай уткнулся в подушку и снова затих.

Стеша подобрала портянки, расстелила на печи. Попробовала вытащить из-под спящего одеяло, не вышло. Тогда подняла с пола тужурку, накинула Николаю на плечи, а торчащие ноги укрыла своим тулупчиком. Сама села к столу, долго смотрела на иконы, будто мысленно разговаривая с ними. Потом прислонилась к стене, закрыла глаза.

* * *

21 февраля 1912 года. Деревня Поповщина, Порховский уезд Псковской губернии. 14 часов 46 минут

Когда она проснулась, белый дневной свет дополз уже до середины комнаты. Стеша поднялась, посмотрела на кровать – не приснилось. Николай спал в том же положении, как она его уложила. Она умылась над ведром, перевязала платок, сходила на двор за дровами, затопила печь. Когда из медного носика чайника вырвался пар, на столе уже был нарезан хлеб и слезилось желтое коровье масло. Стеша подошла к кровати, потрясла спящего за плечо. Николай вскинулся, перехватил руку, растерянно захлопал глазами.

– Время сколько?

Стеша показала на ходики на стене.

– Никто не приходил?

Покачала головой.

– Нельзя никому говорить, что я здесь был. Хотя… кому ж ты скажешь…

Он сел, опустил ноги на пол, пошевелил пальцами.

– Кажись, не отмерзли.

Заглянул под кровать, потрогал мешок. Поднялся, выглянул в окно, долго смотрел на обновившиеся за ночь сугробы.

– Хорошо. Хорошо, что снег.

И вдруг отпрянул от окна, прижался к стене.

– В мундире кто-то! Не пускай!

И тут же загрохотали подкованные каблуки по ступенькам, забухали кулаком в дверь.

– Есть кто дома? Открывайте! Вижу, что печка топится!

Стеша затолкала Николая обратно на кровать, задернула занавеску, вышла в сени.

– День добрый! Одна дома?

Тишина.

– Ага. Ясно. Соседей тут ваших ночью поубивали. Симановых. Знаете таких?

Опять молчание.

– Немая, что ль? В общем, собирайтесь и живо в общинную избу. Следствие учинять станем. Из самого Петербурга чиновника для того прислали. Сами пойдете? Али сопроводить? Ну вот и ладненько. Не мешкайте.