«Красный стул» (СИ)

В каждой строчке наставника ощущался мягкий шлейф грусти. Если после возвращения Клауд решит сменить место жительства, Нотт даже не будет удивлен. Такие восторженные слова другой стране, несмотря на причину пребывания, давали повод непроизвольно улыбнуться. Теодор в принципе и раньше задумывался о том, что держать Итана рядом было с собой слишком эгоистично. Он положил почти всю свою жизнь на воспитание нерадивого ребенка и давно заслужил отдых от интриг, сплетен и вакханалии этого жестокого мира.

Действия наставника не вызывали у Нотта совершенно никакого возмущения или подозрений, но уточнения не помешали бы. Клауд всегда видел намного дальше других, что вызывало только восхищение. Теодор жалел о том, что не прислушивался к нему в юности. Это помогло бы избежать массы ошибок и сейчас наверняка не пришлось бы разгребать лабиринт из косяков прошлого. Но с тех пор, как маховики времени строжайше запретили, история уже не знала сослагательного наклонения.

Выписав очередную букву, хозяин «Красного стула» не сразу поверил тому, что складывалось на бумаге. Нотт положил тлеющую сигарету прямо в пепельницу, торопливо раскладывая письма по датам. Даже без последнего послания он уже точно мог сказать, что там не хватает буквы «И». Только вот значение, вложенное в две фамилии, написанные через дефис, ему понять не удавалось.

«Селвин-Шебри»

Сотрудничество? Сговор? Противодействие? Месть? Что вообще могло связывать молодую француженку и старого чопорного ублюдка? Плотину мыслей просто прорвало от количества догадок. Теодор без особо энтузиазма открыл последнее письмо и нервно сглотнул, несколько раз пробежавшись глазами по строчкам, словно не понимал их смысл.

«Во Франции путь к сердцу мужчины лежит через его ум».

«Я что, трахнул любовницу Поллукса?» — от этих мыслей живот скрутило в тошнотворном спазме.

Теодор отодвинулся от стола, пытаясь рассеять вакуум, образовавшийся в сознании. Он упёрся большими пальцами в лакированный стол и замер. Большего кошмара ему представиться не могло. Нотт даже не хотел развивать в голове эту цепочку мыслей, поскольку от количества грязи на собственном теле захотелось помыться. От давления, ударившего в виски, мозг чуть не разорвало на части. Пробежавшись взглядом по заветным строчкам снова, он отрешенно поднялся с места.

Должно быть, он просто свихнулся, иначе никак объяснить эту фразу Теодор просто не мог. На его лицо наползла непроизвольная сдавленная улыбка, перерастающая в истерический смех. Он почувствовал себя самым большим кретином во Вселенной и просто не знал, как это можно вынести. За последние сутки его понимание поведения этой невыносимой женщины плясало от испепеляющей ярости до сентиментальных всплесков умиления. Последний вывод, который породил воспаленный разум, заставил истончившуюся нить оборваться.

Собственный смех показался удушающим и нескончаемым, забиваясь в трещины на коже. Нотт закрыл лицо руками, сдавливая кожу пальцами. Как никогда прежде ему захотелось исчезнуть, раствориться и больше никогда не существовать. Это был абсолютный провал. Если Грейнджер действительно просто решила сменить один криминальный член на другой, то её мотивация становилась прозрачной и понятной. Хуже того, Теодор прекрасно понимал, что тогда риск, которому она подвергла свою жизнь, становился оправданным. Он бы не смог её убить. Не в тот момент, когда она пыталась быть «честной».

Бросив короткий взгляд на шкаф с алкоголем, владелец ресторана нехотя поднялся из кресла. Виски совершенно не подходил под его истерический припадок. Рассуждать о собственной судьбе не было никаких сил и желания. В сердце свалилось отчаяние, требующее забыться окончательно. Выходя в белый зал, Нотт уже не воспринимал происходящее вокруг. Он зашёл за барную стойку, молча взяв две бутылки абсента. Джонсон была слишком увлечена каким-то взбудораженным мужчиной за одним из столиков, а потому ненужных вопросов можно было избежать.

— Господин Нотт, — негромкий голос официанта заставил поёжиться.

«Отъебитесь от меня все», — первое, что всплыло бегущей строкой в голове, но вместо этого он до боли стиснул челюсть и обернулся, уставившись на робкого парня.

Тот лишь протянул сложенную записку и пробубнил что-то вроде: «Мисс Паркинсон… Утром… Не стала ждать…». Теодор забрал бумажку и развернулся к себе, не говоря ни слова. В его висках набатом стучал пульс, а руки подрагивали от переизбытка отчаяния, плещущегося в крови. Он окончательно запутался в бесконечных попытках разобраться. Поставив одну бутылку на журнальный столик, он бросил сложенную бумажку на стол. Его вообще уже не волновало, что от него хотела Пэнси. Его не беспокоили ни балаган, происходящий в его жизни, ни угроза смерти, ни клан, свалившийся на его голову. Последней каплей, перевесившей чашу его терпения, стала женщина.