«Красный стул» (СИ)

Эта бесполезная попытка абстрагироваться сдавила виски, причиняя острую режущую боль. Но так было лучше. Нотт должен помнить, что эта абсолютно чужая, расчётливая и лживая ведьма не имеет никакого отношения к тому образу, который складывался неделями в его голове. Возможно, он вовсе не знает, кто гостил в его доме почти месяц. Но любовь, как и глупость, идущая с ней бок о бок, абсолютно слепа.

— Наблюдение с тебя полностью снято с завтрашнего дня, — тон Гермионы отдавал непривычными заминками и нерешительностью. — Я хотела сама об этом сообщить и поговорить, потому что…

— Значит, через час пребывание сотрудника Министерства в этой квартире станет незаконным, — сухо выдавил Теодор.

Он всё ещё надеялся, что обезличивание собеседницы даст ему шанс не совершить ещё одну ошибку. Хотя, даже стоя спиной, чувствовал, как её взгляд упирается в затылок, прожигая дыру. Никакой необходимости слушать её оправдания не было. Крупицы правды, которые оплетены вязким слоем лжи и сладкой патокой, вряд ли помогут решить насущные вопросы, а тоска, пустившая корни сквозь кости, только усилится, сдавливая всё тело в беспощадной пытке.

— Но я должна…

— Нет, — отрезал Нотт, замечая, что пепел вот-вот рухнет на пол.

Пепельница стояла на барной стойке. Короткий импульс осознания сдавил мышцу на щеке и заставил сердце замедлить стук. Очередной удар так сильно скрутил все жилы в организме, что повернуться к ней лицом стало почти непосильной задачей. Бестолковое лирическое молчание нагнетало атмосферу, утяжеляя воздух, пропитавшийся вязким ароматом чёрной смородины. Прикрыв на мгновение глаза, Теодор направился к столешнице. Противоречивые желания вопили внутри, оглушая самоконтроль, который уже натирал мылом веревку. Беспорядок чувств, возникший внутри, обрёл очертания испуганной стайки рыб, потревоженных хищником. Бросившись врассыпную, они испуганно кочевали по закоулкам разума, пытаясь найти для себя место.

Никотин не перебивал проклятый запах, а боковое зрение цеплялось за каштановые волны волос, спадающих на плечи. Её излюбленная привычка носить палочку в волосах сегодня была нарушена. Даже если она убьет его прямо сейчас, это будет намного проще. Ведь тонкая вуаль, отделяющая Нотта от падения в пропасть, почти исчезла, когда он заметил, как она судорожно сдавливает кончики пальцев. Кожа подушечек белела от сильного давления, а движения были неосторожными и слишком рваными.

— Я могу уйти сейчас, если ты хочешь, — её голос дрогнул, но она сильно втянула воздух, продолжая говорить. — Я не собиралась вредить тебе или делать больно… — Грейнджер демонстративно отодвинула от себя палочку. — Я только хотела объяснить.

— Нет, — всё ещё не отрывая взгляд от лакированного дерева, равнодушно процедил он, потушив сигарету. — Работа здесь окончена. Задерживаться совсем не обязательно.

— Тео, пожалуйста… — коснувшись его запястья, она одернула руку, когда наткнулась на холодный взгляд.

Смотреть в карамельно-шоколадные глаза было большой ошибкой. Внутри что-то надломилось. Скорее всего, это сломанный хребет самоконтроля, который скоропостижно покинул арену, оставляя Теодора в гуще собственных эмоций. Ядовитое желание повторить касание распространилось по организму, передаваясь от клетки к клетке, словно вирус. В её взгляде было больше растерянности, чем в тот момент, когда она сидела перед ним на столе практически раздетой. А страх, прячущийся под трепещущими ресницами, был совсем не похож на животный. Это больше напоминало запоздавшее раскаяние.

— Ты уже использовала свой шанс высказаться, — почувствовав, как дрогнули кончики пальцев, он поспешно направился к выходу из гостиной. — Я не собираюсь выгонять человека на ночь глядя. Ты можешь воспользоваться своей комнатой, если хочешь остаться.

— А твоей? — негромко спросила она, когда Нотт уже почти переступил порог.

Вопрос пробил брешь где-то в области темечка. Показалось, что мозг вытек наружу вместе со всеми адекватными умозаключениями. Теодор оцепенел, чувствуя, как весь мир сжался до её слов, отразившихся эхом в опустевшей голове. Он сглотнул, пытаясь скрыть собственное замешательство. Истерично вопящая тоска начала крошить ребра, переходя на ультразвук. Нотт уже пожалел, что разрешил ей остаться. Пожалел, что позволил себе её почувствовать. Пожалел, что его бестолковое любопытство настолько сильно разрослось, трансформируясь в…

«Нет», — оборвав свои мысли, он понял, что слишком долго молчит, но вместо ответа просто вышел из комнаты.

Пульс возрос слишком быстро, заставляя задыхаться. Захлопнув дверь, Теодору показалось, что все его внутренности вывернули наизнанку. Он в очередной раз не смог сказать ей решающее «нет». Это слово жгло глотку, даже не доходя до языка. Их не связывали тонкие незримые нити. Как в лирических романах. На его шее был завязан грубый, очень тяжелый канат. Её вкрадчивого тона оказалось достаточно, чтобы смести линию обороны в одно мгновение. Нотт закрыл лицо руками. Слишком яркое и чёткое желание. Реакция сознания на неё стала почти условным рефлексом.