Красный тайфун

Наблюдательный, однако. Второй вопрос — что по самому разговору необычного заметил? Промолчу, что этому меня мой мурманский приятель научил, с которым когда‑то в одной каюте обитали, а после, я на командирство, он в бизнес, однако связи не теряли, в гости я заходил, как в Мурманске оказывался. Так он говорил, что на важные переговоры с собой особого человека берет с задачей со стороны смотреть и о всяких замеченных странностях после доложить. Был у него на этой должности дипломированный психолог — ну а у меня лишь будущий гений литературы, так может и он что увидел?

— Мне вообще показалось, что тот, третий, главным был. По крайней мере, не ниже их адмирала. Уж больно уверенно себя вел, совершенно не боясь ничего.

А ведь верно! Как бы у нас чувствовал себя даже полкан, в компании Жукова и Рокоссовского? Но ведь Нимиц в американской пирамиде власти тоже лицо не последнее, это кто ж ему мог быть ему равен по чину — директор ЦРУ, вернее УСС — как называется пока эта контора? Или, что более вероятно, чье‑то доверенное лицо, «контролер»? Ладно, передам информацию в разведотдел, пусть там разбираются!

Стругацкий наконец решился:

— Тащ контр — адмирал, разрешите обратиться? А что, К-25 и в самом деле из будущего? Я от приятеля, на СФ служившего, такое слышал!

— Вы в бога верите, лейтенант Стругацкий? — отвечаю я — а также в перпетуум мобиле, и прочие машины времени? Когда и если станешь фантастику писать, подумай: вот провалишься ты в прошлое, что‑то там изменишь, и в итоге будущее станет другим, и ты сам, возможно, не родишься. Как вот не помню какой мудрец сказал, «в одну реку нельзя войти дважды» — истина, я тебе скажу, над этим подумай. Вот представь, плывешь ты по течению, из прошлого в будущее. И удалось тебе как‑то из лодки выскочить и назад переместиться. И что будет, если ты что‑то там поменяешь, это ж выйдет, что река отворот сделает, и тебя самого там, в будущем, уже не станет. Парадокс выходит, по логике? Из чего следует, что машина времени невозможна.

Слышу тонкий смешок на грани подсознания. Рогатый, пшел вон! В Москву вернусь, так точно в госпиталь схожу, чтобы тебя изгнать — ты мое воображение, не существуешь!

18 июня 1945, вечером. Линкор «Миссури», Токийский залив.

Рекламу изобрели не в США? Зато там она достигла художественного совершенства!

Как например, показать всему миру сильнейший боевой корабль, равного которому нет (и долго еще не будет) ни в одном флоте мира. И что с того, что «Монтана» (в иной реальности так и оставшаяся в проекте) на момент подписания японской капитуляции была еще не готова идти в бой? Сражений уже не предполагалось — зато выглядел линкор чрезвычайно грозно, как раз чтобы впечатлить всех, что отныне в мире вовсе не Британия владычица морей!

Оборотной же стороной поспешного выхода корабля в море была неготовность не только системы управления огнем и радаров, но и отделки адмиральских помещений. Потому командование и штаб эскадры ВМС США расположились не на ней, а на «Миссури». И никого не удивляло, что после столь важной процедуры, высшее начальство поспешило уединиться, без сомнения, обсуждая государственные дела.

— Джек, я хотел бы получить объяснения — сказал Нимиц — это было обязательно, чтобы я и Чарльз играли роль статистов в вашем спектакле? Честное слово — повторяя ваш текст, я чувствовал себя шутом, в ваших шпионских играх!

— Честер, вы думаете, этот русский стал бы разговаривать с кем‑то ниже рангом? — ответил тот, кто на процессе изображал «адъютанта» — что до «игр», так работа наша приличная, мирная, аналитическая, никакого отношения к героям плаща и кинжала не имеет, разве что добытое ими в общую картину укладывает — так если честно сказать, девяносто процентов того, с чем мы работаем из открытых источников добыто.

— Вы и впрямь верите в русскую «машину времени»? Я думал, такие как вы — эталон здравосмыслия и холодного ума. Где все сверхъестественное исключается из рассмотрения изначально.

— Это так. Но когда все — подчеркиваю, абсолютно все «здравые» версии исчерпались, вдруг оказывается, что безумная идея тоже в дело годна. Сначала прикинуть, «а вдруг», а затем оказывается, что как раз она все очень даже логично объясняет. Остается малое — убедить в этом тех, перед кем мне отчитываться о результате. Хотя если наш Президент поверил, не постеснявшись русского Вождя наедине о том спросить…

— Вы и на той встрече наедине были, и тоже «переводчиком»?

— Нет. Хотя в состав нашей делегации входил. Работа у нас такая — все знать. Ведь это будет проблемой — если что‑то возникнет, а мы не готовы дать ответ. Если вы, Честер, проиграете сражение — вас не разжалуют и не выпрут в отставку. Особенно если найдутся объективные причины — враг был сильнее, или «у меня пороха не было», как сказал Наполеону кто‑то из его генералов. А у меня таких «объективных причин» нет по определению, мне ошибаться нельзя.

— А если все же ошибетесь? У нас за это не расстреливают, как Сталин — тех, кто не оправдал его доверия и ожиданий.