Красный террор в России. 1918-1923

Чрезвычайные Комиссии в своих действиях руководствуются своим революционным опытом и совестью, а не статьей закона, как мы знаем, заявлял Петерс в декабре 1918 г. Что это значит? — Об этом ранее сказал сам Ленин: «Во имя достижения своих революционных целей, своих желаний все дозволено».[381] «Нам все разрешено — повторял самодовольно эти слова в № 1 „Красного Меча“ Лев Крайний, редактор этого органа — ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения и освобождения от рабства всех». Повернулось колесо историческое, изменилась правда и мораль. «Наша мораль новая…» И мы видим то небывалое в мире рабство, которое появлялось в России в результате поворота этого исторического колеса.

«Пора прекратить болтовню о том, что правовые гарантии — буржуазные предрассудки…» «Разве вы не слышите — писал в феврале 1919 г. Дьяконов, с именем которого мы встречались уже при протесте против тюремных „кладбищ живых“ — раздающихся из мест заключения, с фабрик и заводов голосов не каких-либо контрреволюционеров, а самых настоящих рабочих и крестьян и даже коммунистов, требующих устранения порядков, при которых могут человека в тюрьме держать, по желанию предать в Трибунал, а захотят — расстреляют…» Это «самосуд и беззаконие», причем автор статьи заранее оговаривался, что было время, когда революция давала право на убийство.

«Можно быть разных мнений о красном терроре — писал старый большевик Ольминский,[382] — но то, что сейчас творится в провинции, это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина». Он указывал, напр., на явление, когда мальчик 16 лет, бывший «вор и хулиган», получал право в деревне убивать людей.

Характерно, как отнеслись к этой критике сами представители учреждения, названного Зиновьевым «красой и гордостью коммунистической партии». Слова Ольминского им кажутся лишь лепетом «трусливого дитяти»:[383] «Нужно сказать прямо и откровенно, что интеллигенции нечего стало делать, все переговорила и все переписала, не с кем стало вести полемику… так давай искусственно создавать грызню междуведомственную, тогда будет около чего почесать язык…» «Междуведомственная» грызня заключалась в постановке вопроса об ограничении права Ч.К. выносить самостоятельно смертные приговоры, о подчинении ее контролю комиссариатов внутренних дел и юстиции, т. е. о введении ее деятельности в некоторые хотя бы ограничивающие рамки. «Нелепо ввести деятельность Ч.К. в юридические рамки» — отвечает один из чекистов Шкловский в «Еженедельнике». Тот, кто требует поставить Че-ку в зависимость от мертвого закона, тот «подкуплен буржуазией». В этих спорах принимал горячее участие и Крыленко — создатель революционных Трибуналов, конкурировавших с Чрезвычайными Комиссиями в их кровавой деятельности.

Под знаменем ли введения законности в «революционное правосудие» в конце концов шла эта партийная распря? Административная расправа заменялась «комедией суда», в котором решали вопросы жизни и смерти те же члены Чрезвычайных Комиссий. Дело только в форме, которая больше удовлетворяла вкусы главного государственного обвинителя, на совести которого так много невинно пролитой крови… Трибуналы лишь «бледные копии» чрезвычаек — констатирует прежний большевистский комиссар юстиции Штейнберг. «Трибуналы — расправа с врагами советской власти» — гласит официальная надпись над входом в житомирский трибунал.

Как фактически в свое время реагировала Ч.К. на эти теоретические споры, показывают усиленные расстрелы, происходившие в дни споров в центре, и в том числе именно тогда были расстреляны в Петрограде великие князья Николай[384] и Георгий Михайловичи, Дмитрий Константинович и Павел Александрович… В большевистской печати были споры: кто победил в борьбе — Ч.К. или ее противники? Жизнь дала определенный ответ. Происходили реформы, но сущность оставалась все одна и та же, и форма «красного террора» не изменялась. И если мы вспомним слова одного из видных чекистов Мороза:[385] «Нет той области жизни, где Ч.К. не приходилось бы иметь своего зоркого глаза», — то поймем моральную и психическую обстановку жизни в современной России, где действуют отделения Г.П.У. с особыми уже инструкциями для политического шпионажа, со специальными курсами обучения этому шпионажу[386] — точь в точь, как в старых охранных и жандармских отделениях периода царизма. Утверждают, что много выучеников этих учреждений состоят активными работниками Ч.К. Это последнее надо отнести еще к загадочным страницам нашей современности. Здесь правильнее будет пока поставить один вопрос: «правда ли?», как сделало это «Общее Дело»[387] к столь же пикантным сообщениям об отношении между «большевиками и монархистами» в связи с арестом комиссара «для особых поручений» при В.Ч.К. Игн. Арцишевского и монархического агента какого-то капитана Михайлова. Мы не сомневаемся только в одном: азефщина во всех ее видах, согласно вышеприведенному циркуляру Дзержинского, должна была свить себе прочное гнездо,