Красный туман

   Мысль вошла в висок, словно раскаленная стрела. Той, кто боится грозы, больше нет. Она стала проклятым пеплом, она преобразилась, сменив свой милый облик на личину сжираемого голодом призрака.

   И в этот момент он услышал звук. Шелест, отдаленно напоминающий босую поступь. Имаскар тряхнул головой, твердя себе: "Наваждение. Обман". Но звук повторился. И архат пошел на него, словно зачарованный на звук волшебной свирели. Шаги - теперь в этом не осталось сомнения - доносились сверху, оттуда, где находились комнаты Аккали и других наследниц. Теперь они пустовали. И в Замке гранитного шторма не осталось тех, кто осмелился бы туда подняться. Разбойники? Они могли вернуться за тем, что не отыскали в первый раз. Но что за дурость искать столь ценную вещь в женской части замка?

   Обычно Имаскар не носил меч в замке, ограничивался кинжалом, да и тот держал при себе скорее для порядка, чем для обороны. Но теперь с клинком он не разлучался даже сидя за столом. Сейчас тяжесть ножен пришлась кстати. Архат не стал доставать меч - успеется. Каким бы быстрым не был незваный гость, ему не опередить Риилморского потрошителя.

   С тех пор, как в Серебряном шпиле стало некому жить, здесь не зажигали лампы. Тусклый свет давали небольшие круглые кристаллы, установлены на кованых треногах как раз напротив окон. Они пили солнечные лучи днем, чтобы вернуть их свет ночью. Мягкая дымка скорее обрисовывала контуры стен и предметов, чем освещала их в полной мере, но этого было достаточно, чтобы не спотыкаться о каждый косяк.

   Отсчитывая ногами ступни, Имаскар с яростным вожделением ждал встречи. Лишь очутившись в коридоре, из которого доносились шаги, он понял, что не подумал о главном. А что, если вместо грабителя его встретит призрак сестры? Одна мысль об Аккали в облике чудовища, обдала сердце огнем. За ней подкралось желание уйти. Не делать последние шаги, не видеть перерождение. Но ноги сами несли вперед.

   Шаги ненадолго стихли, а потом появились вновь - за дверью ее комнаты. Имаскар сглотнул, убрал ладонь с эфеса. Нет смысла тягаться с призраком: во всем Деворкане нет меча, способного причинить вред бесплотной сущности. Призраки не помнят, кем были при жизни, но помнят, что их погубило. Так говорят. Имаскар подумал, что за имя предателя дал бы выпить половину себя. И мысленно усмехнулся - вряд ли его судьба умереть от старости.

   Не успел он протянуть руку к двери, как та открылась навстречу. Полумрак разрезала полоса света, в которой мелькнула продолговатая тень. Имаскар отворил дверь полностью, на миг прищурился, давая привыкнуть глазам.

   -- Имаскар, - раздался шелест голоса.

   Архат остановился. Ноги будто сунули в каменные колодки - ни поднять, ни шагу сделать. Он еще не мог видеть ее, но узнал гостью по голосу.

   -- Мой дорогой сын, - продолжала шелестеть она, не спеша являть свой облик.

   -- Мать... - В хриплом треске, который вырвался из гортани, не осталось ничего от его прежнего голоса. Имаскар попробовал кашлянуть, но горло словно затянули петлей - даже для вздоха приходилось прилагать усилия.

   Архат не мог ее видеть, но чувствовал, что гостья улыбается. Через мгновение, когда она выступила из убежища тени, понял, что не ошибся.

   Он никогда не видел Мать - ту, что дала жизнь всем перворожденным архатам его Союза. Серафима является лишь тому, с кем делит ложе и чью кровь берет. Она являлась к отцу, и от их совокупления появилось много наследников. После того, как его место занял Первый наследник Исверу, Мать перестала являться. Исверу уверял, будто она чувствует, что в ней нет нужды и Союзу достаточно силен без новых воинов. Имаскар считал иначе, но из уважения к брату не высказывался против. Сегодня у него будет шанс спросить ее саму.

   Она была высока, даже в своей отчасти людской оболочке приходилась на голову выше Имаскара. Несколько пар ее крыльев лежали вдоль тела, прикрывая бедра и ноги серафимы, словно дорогое платье. Мать Дома меча носила красное оперенье - Имаскару почудилось, что исходивший от него жар способен расплавить камень. Другие несколько пар крыльев серафима держала поднятыми, и они защищали ее спину подобно щиту. Тело серафимы покрывал тонкий слой перьев, прилегающих друг другу плотнее доброго доспеха. По людским меркам лицо Матери было безобразно: едва заметный бугорок вместо носа, но увенчанный миндальными разрезами ноздрей, круглые впадины глаз, полностью заполненные красными зрачками, впалые щеки, утонувшие в выступах костлявых скул. Вместо волос - копна толстых кожаных жгутов, вперемешку с хрящевыми и костными наростами.

   И все же, Имаскар не мог оторвать от нее глаз. О том, что положено встать на колени и произнести слова благодарности, вспомнилось много позже, когда серафима заговорила.

   -- Такой взгляд, - она говорила осторожным шепотом, - я не видела уже очень давно.

   -- Мать... - Он преклонил колени, протянул пальцы, чтобы коснуться жаркого оперенья.

   -- О, Создатели, прекрати меня так называть, - перебила она, жестом давая понять, что разрешает ему подняться.