Красный век. Эпоха и ее поэты. В 2 книгах

Тем, что коммунизм жив за рубежами «моей земли, моей твердыни»? Да, тамошние помогают держаться: Неруда и Арагон, Ибаррури и Че-Гевара. Тени Димитрова и Альенде… «Жолио-Кюри, Барбюс и Жорес, Поль Элюар, Ланжевен и Торез…» Стены кладбища, где французы сумели сохранить прах Революции. Стены Бухенвальда, где казнили коммунистов немецких…

А тут что же? Ведь «жизнь моя — всего лишь весть из России, из России…»

Старый дом, что же нам остается с тобой?
Навсегда отгремел наш проигранный бой…
Если все, чем мы жили, всего только сон,
отчего же так жаль, что кончается он?

Есть старый способ вернуть «сон» к реальности, способ, коим было заворожено все поколение, бросившееся в Коммунизм и Поэзию. Все записать!

«Когда-нибудь я напишу рассказ… Когда-нибудь я повесть напишу… Когда-нибудь я напишу роман…» — рефреном звучит через всю жизнь. «Пиши скорей, не медли, слышишь, весь мир, весь путь, весь опыт свой. Пойми, ведь то, что ты напишешь, не может написать другой»… Напишешь — спасешься. «Если все с чем нельзя смириться, сделать песней или рассказом, — перелитая в строгую форму, боль от сердца отхлынет разом»…

Но как только пережитое ложится на бумагу, — уста немеют от невозможности передать неохватное. В восемнадцать хотелось говорить «нет». В двадцать два хотелось говорить «да». (Можно высчитать: в 1933-м «нет» сказано всему, что осталось за спиной при переезде в столицу; в 1937 сказано «да» всему, что было до смерти сына, до нависшей войны). Но теперь прожитую жизнь не уложить ни в «да», ни в «нет». «Мою душу рассказать им не по плечу. Не расспрашивай меня, если я молчу».

Молчание — венец Поэзии?

«И только на губах горят бессильные слова. К чему?!.. А люди говорят, что я еще жива».

Прощается со сверстниками.

Памяти Ярослава Смелякова: «…И не знал он иного счастья, чем служенье Советской власти… А судьба его мордовала, передышки ему не давала… Был в итоге обласкан ею, получив, наконец, по праву дом и дачу, почет и славу. И вот тут-то и оказалось, сколь огромна его усталость, и что справить победу эту у него уже сил и нету…»

«Праздник в Никольске»: «И тебе навсегда не страшен суеты и напраслин вздор. Ты ушел от них, Саша Яшин, на родной Бобришный Угор…»

«28 августа 1979 года — Памяти Константина Симонова»: «Что делать, Костя? Жить. Стараясь прямо. По совести. Глаза не отводя».

С каждый прощаньем все тяжелее думать о судьбе сверстников, оказавшихся заложниками светлой мечты человечества.

Стрелковый полк, едва из боя,
разбитый больше чем на треть,
я в том винюсь перед тобою,
что не решилась поглядеть
в еще задымленные лица
людей, оставшихся в живых,
что шла, потупясь, мимо них,
боясь неловко оступиться…

В 1947 году она не решалась взглянуть в глаза.

В 1979-м — надо решаться. Думая о себе и о своем единственном, ушедшем в бой и не вернувшемся — она только его и видит в каждом, кто пытается занять его место:

А вот мы ушли куда-то,
не видать издалека,
два обманутых солдата
из разбитого полка.
И о нас уже не спросят
поспешающие вслед,
что и судят и поносят
тех, кого на свете нет.
Кто ответить им не может.
Кто уже навек умолк.
И обида душу гложет.
Где ты, мой разбитый полк?

Близится к финалу путь. Последний лейтмотив, тот, что выбивали колеса поездов «на стыке всех дорог», — музыка дороги.

«Я все время куда-нибудь еду…»

«Шагай вперед! Конца не видно. Он грянет вдруг, из-за угла…»

«На закате дня все же я дойду до поворота, может быть, ты ждешь еще меня…»

«И дотащиться до предела…»

«Я иду по вечерней дороге, и за мною бежит моя тень. То взлетит по крутому сугробу, то скользнет мимоходом в кювет…»

Этот «кювет» просто кровавит мою душу. Ощущение, что земля вот-вот уйдет из-под ног, или уже ушла, и как только это станет ясно…

«Хорошо оборваться стремглав, на бегу…»

«Мой последний ветер и обрыв…»

«Шагнуть в последний мрак…»

Из некролога:

«Маргарита Иосифовна в августе 1992 года погибла в результате нелепейшего несчастного случая — она упала в глубокую канаву неподалеку от своей дачи. И теперь лежит на кладбище в Переделкине».

ВИКТОР БОКОВ: «БЫЛО — НЕ БЫЛО: Я РОДИЛСЯ»

Если бы не родился, такого в первом советском поколении следовало бы выдумать.