Красный вестерн

В самом начале пути Старый Ученый несмело противится военной дисциплине: «Товарищ командир, я не умею стоять смирно». «Кто там в строю разговаривает?» – обрывает его Командир. Через некоторое время Ученый все же пытается объясниться: «Вы меня простите, товарищ командующий нами, но я ничего не понимаю. Красноармейцы, насколько мне известно, демобилизованные. Они, логически рассуждая, вообще не обязаны слушаться вас. Да… Вы сами находитесь, судя по Вашим словам, в трехмесячном отпуску… Я, вообще геолог, а вот гражданка, – она даже дама. Да… Почему вы формируете из нас какую-то роту… или как там у вас называется, эскадрон, дивизион. Я не умею стоять ни смирно, ни вольно, я вообще отказываюсь понимать…»

Тут, наконец, речь Ученого перебивают. Но – не Командир. Один из бойцов с мягким украинским акцентом «Вы, товарищ ученый, не волнуйтеся. Все обойдется, ще навучитесь стоять и вольно, и смирно, и направо равняйся, и рысью марш!..» Геолог все еще хорохорится: «Но, позвольте, я вовсе не желаю!» – «А вот это нельзя, никак нельзя, товарищ ученый! – объясняет ему уже другой боец. – Вы это самое слово даже думать забудьте – не желаю…» Тут, наконец, и командир вступает с улыбкой: «Ясно?.. По коням!»

Ученый ведь старый. Родился и воспитывался до революции. Еще не вся буржуазная дурь вышла. К тому же он – полезный. Разведывает полезные ископаемые. Ему только объяснить «трэба», что замашки его интеллигентские новой власти ни к чему. Он поймет и умрет вместе со всеми. «В борьбе за это»!

В фигуре старого интеллигента, «перековывающегося» в «нового человека» эпохи социалистической реконструкции нет ничего особенного. В тридцатые годы ни одна картина без означенной фигуры не обходилась, давая нам косвенные свидетельства трагедии российского интеллекта. Глядя на Алексея Чистякова в роли Старого Ученого, мы лишь с болью отмечаем – еще один!

Гораздо более удивителен и, на наш современный взгляд, неожидан второй случай стихийного сопротивления маленького «винтика».

В финальных кадрах, над могилами павших командир отряда, пришедшего на выручку и пленившего Ширмат-хана, произносит фамилии убитых, призывая запомнить их. Звучит подтверждение тому, что мы и так уже поняли.

Героический отряд был интернационален. Командир Журавлев с женой, геолог Постников, бойцы Гусев и Тимошкин – русские. Могут являться представителями коренной нации и Баландин с Журбой. Свириденко же, Левкоев, Кулиев, а также, оставшиеся в живых Мурадов и Акчурин – представители «новой исторической общности людей» – советского народа.

Национальность каждого из «представителей» нежно и любовно обыграна. Перед тем, как умереть, им дозволено запомниться нам чем-то трогательным. Свириденко – дивной, плавной речью. Левкоев – кавказскими воспоминаниями. Акчурин – татарской основательностью. Русскость же Командира, Жены, да Гусева с Тимошкиным никак не акцентирована. У Старого Ученого она предстает лишь пережитком прошлого, от которого необходимо скорее избавиться…

Но есть в отряде еще один боец. Его фамилия – Петров. Он играет на балалайке. И именно он в критическую минуту хочет крикнуть осаждающим, что в колодце нет воды, хочет, чтобы враги отошли и, тем самым, подарили им жизнь.

Акчурин пытается убедить Петрова не делать этого. Балалаечник не слушает рассудительного татарина, бежит и падает, сраженный акчуринской пулей.

Сцена предательства русским бойцом коммунистического дела следует за эпизодом переговоров, которые от имени Ширмат-хана ведет полковник Скуратов, и может быть прочитана как проявление советского недоверия к русским. Известно ведь, что царская Россия была «тюрьмой народов» и лишь великороссам было в ней хорошо, а все остальные, в той или иной степени, угнетались. Новая страна, возникшая на развалинах Российской Империи, начертала интернационализм на своем знамени и первые пятнадцать лет существования боролась с «национальной гордостью великороссов», «как завещал великий Ленин».

Красноармеец Петров в «Тринадцати» – едва ли не последнее кинематографическое подтверждение сходящей на нет борьбы с «реакционностью великороссов». Через два года после выхода картины Сталин заключит пакт с Гитлером, а еще до того начнется возрождение интереса к великим героям русской истории.

Но все это – еще впереди.

Пока же попытка предательства бойца Петрова будет пресечена, оставшиеся в живых «представители новой исторической общности» Акчурин и Мурадов вольются в победные ряды. А начальник произнесет последние слова фильма – «Иоттан чкармарс олари» – прямо скажем, не по-русски, и поведет красноармейцев на новые битвы с врагами.